Ñ

романах ХХ века слово fortune ни разу не встретилось в описаниях материального

положения персонажей. В ХIХ веке понятие богатства, состояния ( fortune) означало в

первую очередь владение землями, поместьями, большими деньгами. Как известно, говорящий создает (или употребляет) словосочетания в соответствии со своим

социокультурным опытом. По-видимому, словосочетания со словом fortune так редко

встречаются в современном английском языке по той причине, что они не отражают

социокультурный опыт носителей языка.

Словосочетания с прилагательными rich [богатый], в ХIХ веке занимавшие по

частоте употребления второе (после fortune [состояние]) место, в ХХ веке стали

самыми употребительными.

Точно так же часто встречаемые в романах ХIХ века словосочетания со словом

income оказались в наши дни вытесненным словосочетаниями со словом means [доход, средства]. В ХХ веке изменилось содержание понятия богатства: оно предполагает, в

первую очередь, счет в банке, а не поместья и землевладения, поэтому в современных

романах при описании материального положения персонажей употребляют такие

словосочетания, как joint account [общий счет в банке] , good investment [хороший

вклад] , modest annuity [скромный ежегодный доход]. Изменилось содержание понятия, изменилось общественное сознание, а вследствие этого и выражение этого понятия в

языке. Наметились и неизбежные перемены в отношении людей к богатству. Если в

ХIХ веке быть богатым было безусловным и безоговорочным достоинством, автоматически приносившим богачу уважение, почет, зависть и подобострастное

отношение окружающих, то в ХХ веке, когда вскрыты истинные основы любого

богатства, когда всем ясно, что богатство немногих зиждется на бедности и нужде

большинства, даже в капиталистической Англии, где, конечно, по-прежнему по счету в

банке и встречают и провожают, богатые люди вынуждены как бы оправдываться: Anyway, what's wrong with being rich. It's a quality, it's attractive. Rich people are nicer, they're less nervy (I. Murdoch) [Как-никак, что плохого в том, чтобы быть богатым? Это достоинство, это привлекательно. Богатые люди приятнее, они менее нервные (А. Мэрдок)].

§ 7. Социокультурный аспект цветообозначений

Названия цветов спектра пользуются повышенным вниманием языковедов -

сравниваться с ними, пожалуй, могут только глаголы движения и термины родства.

О социокультурной метафорике цветообозначений написано особенно много.

Известно, что в разных культурах символика одних и тех же цветов различна. В книге

Г. А. Антипова, О. А. Донских, И. Ю. Марковиной, Ю. А. Сорокина «Текст как явление

культуры» это подробно описано на примере цветов белый и черный, послуживших

иллюстративным материалом и в настоящей работе. Предварим собственные

наблюдения по этому вопросу отрывком из упомянутой книги:

«Белый цвет в различных культурах традиционно воспринимается как символ

надежды, добра, чистоты, любви и других близких к ним понятий. В грузинской

субкультуре белый цвет - символ добра, милосердия, любви („И над миром зареяло

белоснежное полотнище - символ добра, милосердия, любви”21). В киргизской

субкультуре с ним связываются следующие коннотации: „Белый цвет издавна любим

Айтматовым - цвет хрупкости, незащищенности, цвет добра и надежды, нежности и

любви, весеннего цветения”22. Показательно также, что один из фильмов негритянского

кино носит название „Большая белая надежда”. Конфронтативно восприятие белого

цвета в странах Востока - как символа смерти, цвета траура (этим обусловлен, в

частности, выбор белого цвета для тюремной одежды в Южной Корее). Связывание

белого цвета со смертью можно наблюдать и русской культуре: „Весь в белом, как на

смерть одетый старик...”23 ... Черный цвет во многих культурах воспринимается как

символ смерти, горя, траура, а также как символ торжественности какого-либо

события: „...черный платок траура и печали”24 - в русской и киргизской субкультурах;

„Цвет туалетов только черный: цвет траура - Алкестида умерла совсем недавно - и цвет

торжественного вечера - в доме ее мужа собрались гости”25 - западноевропейская

субкультура. В последнем случае символика черного цвета оказывается

лакунизированной и с точки зрения диахронии; в начале XIX в. черный цвет был для

европейца только символом смерти и траура: в „Вестнике Европы” за 1802 г.

рассказывалось о бале, на котором „мужчины, казалось, все пришли с похорон... ибо

были в черных кафтанах”; по свидетельству Д. Н. Свербеева, „черный цвет как для

81

мужчин, так и для дам, считался дурным предзнаменованием, фраки носили

коричневые или зеленые и синие”; А. Мюссе в „Исповеди сына века” писал: „Черный