Наконец, резкий характер развязки, при вероятном вмешательстве какого-то насилия — топора, яда или чрезмерных пыток, — по-видимому, вполне подтверждается весьма знаменательным случаем. Перехваченное, подобно донесению Плейера, донесение де Би[286] навлекло на его автора жестокую немилость; произведено было дерзкое вторжение в его жилище в нарушение общепринятых дипломатических обычаев. […]
И, в сущности, с исторической точки зрения нам кажется довольно безразличной действительная причина, повлекшая исчезновение несчастного царевича. Нравственно Петр, во всяком случае, остается за нее ответственным. В этом процессе, где были судимы одни намерения, планы царя не подлежат сомнению: он хотел во что бы то ни стало избавиться от сына, и эта зловещая черта наложила на него свой отпечаток навеки. Его поведение после события также исключает всякую попытку извинения. В журнале петербургского гарнизона и в частных записках Меншикова мы находим подробности времяпрепровождения первых дней после трагической развязки, заставляющие содрогнуться:
«27 июня (следующий день после смерти царевича): после обедни у церкви Св. Троицы и благодарного молебна о Полтавской баталии пополудни во 2 часу была пущена для сигнала ракета, по которой палили с крепости…. Того же числа в девять часов пополудни тело царевича из Трубецкого раскату вынесено в губернаторский дом, что в гарнизоне.
28 июня. Тело царевича пополуночи в 10 часов вынесли к (церкви —
29 июня. В тезоименитство Его Величества (после обычного богослужения и пальбы) спущен в адмиралтействе новопо-строенный корабль „Лесной“, который построен Его Величеством собственным тщанием, где изволил быть и Его Величество и прочие господа сенаторы и министры, и веселились довольно».
В депешах от 4 и 8 июля Петр также сообщает об обеде, данном по этому случаю в Летнем дворце, о ночном празднестве и фейерверке. Спрошенный членами дипломатического корпуса относительно ношения траура, канцлер дал отрицательный ответ, потому что царевич умер, как преступник. И имперский резидент (Плейер —
Петр сохранил свое хорошее расположение духа. Месяц спустя после катастрофы, 1 августа 1718 года, в письме к Екатерине из Ревеля веселым тоном, с видимым удовольствием переживая воспоминание, он утверждает, что собрал улики, еще более важные, чем все остальные, до сих пор полученные, изобличающие того, кого уже нет на свете. Алексей будто бы пытался вступить в соглашение с Карлом XII. В конце года по приказанию государя была выбита медаль с изображением царской короны, парящей в воздухе и освещенной лучами солнца, пробивающимися сквозь тучи. Внизу надпись «Горизонт очистился».
3. О казнях и телесных наказаниях
Историк права Сергей Викторский, в общем, ценивший Петра, уделил, однако, 26 страниц одному лишь описанию «того, за какие же преступные деяния, прежде необложенные смертной казнью, эта кара угрожает в первую четверть XVIII столетия» [Викторский, с. 146]. Например, задержка доставки почты.
Новшества Петра в области телесных наказаний Александр Тимофеев перечислил всего (!) на трех страницах; зато у него мы находим и вывод об их бессмысленности: