Мысы Ледовитого напоминают

Через год Дитерихс, в те дни колчаковский главком, будет упрашивать Колчака отказаться от безнадежной защиты Омска, дабы отойти за Иртыш, сделать его естественной линией обороны и тем спасти армию и белое дело. Использовать свой единственный плюс: втягиваясь в Сибирь, фронт сужается. Получив отказ, Дитерихс уйдёт в отставку и уедет, но не на запад, воевать, а на восток. И не к Сыровы (надо помнить, что Дитерихс, прежний начальник капитана (затем полковника) Сыровы, был из числа немногих, кто мог бы пробовать влиять на него), а к атаману Семёнову. Затем поселится с семьёй в Шанхае, где и умрёт в 1937 году.

А фронт всё сужался и, по выражению историка флота Николая Черкашина, сузился к декабрю до хвостовой площадки последнего белого эшелона. На деле было не совсем так (почти пол-армии ушло на юг, в Туркестан и Китай, а основная масса сибирского войска уходила двумя гужевыми трактами близ железной дороги), но образ фронта как хвостовой площадки вполне ярок.

Волею судьбы и чехов, у станции Тайга (западнее Красноярска) хвостовой стала Польская дивизия. Поляки бились храбро, но, потеряв более ста человек, 24 дек. ушли к Красноярску. А за Красноярском, от станции Клюквенная (ныне Уяр) до Заозерной, застряло 56 польских эшелонов, и на просьбу лишь трёх паровозов для вывоза семей и раненых, Сыровы ответил отказом (телеграмма из Иркутска). Поляки, наконец, поняли, что защищают лишь бегство чехов.

10 янв. 1920 г. почти все поляки сдались красным у Клюквенной. Сколько их, включая семьи и раненых, замёрзло насмерть[239], а сколько погибло в плену, не знаю. Известно лишь, что в лагерях их косили голод, тиф и чекисты. Участник событий профессор Роман Дыбоски оценил общие потери дивизии в 1,5 тыс. чел. из 14 тыс. [Dyboski, s. 142], но, судя по тексту, это — ещё без замёрзших в поездах. Для сравнения: чехи и словаки потеряли 4 тыс. из 60 тыс., притом никто из них не замёрз и не умер от голода с детьми, никто не был казнён.

Поляки чехам этого не забудут [240]. Когда после Мюнхенского сговора (1938) Германия отъест у Чехословакии Судетскую область, Польша тоже отъест у чехов крохотную местность Заользию и вскоре сама будет съедена. Ах, если бы «буфер» между Германией и СССР, от Венгрии до Финляндии, вёл себя как единое целое, вряд ли Гитлер и Сталин смогли бы делить Европу столь своевольно. Но это — если бы. Никто ни с кем подружиться не мог и не сможет.

Через 20 лет после того снимка Сыровы, временный президент Чехословакии, будет убеждать народ, и вполне успешно, отказаться от безнадёжной борьбы с фашистским нашествием. А ещё через 30 лет, в 1968 году, почти то же самое проделает, и тоже довольно успешно, его ученик генерал Свобода — но уже в отношении нашествия советского, брежневского. Всё-таки история повторяется.

Все давным-давно умерли, и всё же нужно сказать даже сейчас, что вина Сыровы несравненно больше, чем других: в отличие от Жанена, служившего по штабам и миссиям, он имел боевое прошлое, и в 1916 году, командуя ротой, капитан Сыровы в бою с немцами потерял глаз. Не к лицу было ему, сидя в Иркутске, обрекать своими телеграммами на жуткую смерть тысячи недавних союзников, а заодно беженцев с детьми и раненых.

Насколько знаю, никто в Чехословакии так никогда и не признал огромной вины их корпуса и преступлений его командира. Все стояли и стоят на дремуче древней позиции: «мой народ всегда прав». Пишут про огромную вину колчаковской власти, и это верно, но не снимает вины с чехов и словаков нисколько.[241]

К чему всё это говорится? К тому, что и Колчак имел основания «штормовать».

Впрочем, в лесах и степях Сибири в ту зиму замёрзло людей ещё больше, чем в поездах. Счёт скорченным трупам (если бы его вели) заведомо превысил бы сотню тысяч в одних лишь поездах, а всех замёрзших было много более двухсот тысяч. Это близко к общиму числу убитых в армиях всех сторон всей Гражданской войны (каковое демограф Борис Урланис оценил в 300 тысяч человек[242]), и к низшей оценке числа жертв ВЧК [243]. Какую долю числа замёрзших следует отнести на счёт несуразных приказов самого Колчака (возведение храбрых парней в генералы, опора на преступных атаманов вроде Ринова, отказ от плана Дитерихса, ссора с чехами и пр.), сказать не берусь, но она тоже огромна и, можно полагать, превышает число убитых всех сторон на Восточном (колчаковском) фронте за всю Гражданскую войну.

* * *

Ну а как Иванов-Ринов? Как его казаки? Сам он служил затем на Дальнем Востоке у Семёнова, потом перебрался с семьёй в Китай, но был уличен в сотрудничестве с советскими агентами, выехал в Советскую Россию, где и исчез.

Казаки его, в основной своей массе, в ту позорную осень за генералом своим на восток не двинулись, а разъехались по домам, по западносибирским станицам. Награбленного хватило им для торговли надолго, некоторым до самого 1930 года, до окончательного расказачивания.

На иркутском допросе