Мысы Ледовитого напоминают

Нет, не создан адмирал для кабинетных интриг. Что же касается его намерения встретиться с ненавистным атаманом, то оно не сможет быть исполнено ещё 26 лет, до того дня, когда Семёнов будет по воле Сталина повешен.

А сейчас, когда в Иркутской губернии кончается 21 декабря 1919 года, в Москве ещё только завершается рабочий день, и Сталин (занимающий сразу четыре высоких поста, но всё ещё малоизвестный) спешит кончить дела, чтобы вечером отметить своё сорокалетие, благо есть с кем — не расстрелял ещё он друзей.

* * *

27 декабря в Нижнеудинске (Иркутская губерния) поезда встали совсем, и адмиралу сообщили, что остановить их приказал командующий союзными войсками французский генерал Жанен — якобы ради безопасности самих поездов. После недели отчаянных переговоров (через чешских, разумеется, связистов) выяснилось, что сторонников у Верховного правителя больше нет, но что как частное лицо Александр Колчак может покинуть Сибирь и ему даже позволят остаться в своём вагоне. 4 января 1920 года адмирал заявил о передаче формальной власти Деникину (чей режим тоже погибал), а фактическую власть вручил «Генерал-Лейтенанту Атаману Семёнову».

Ох как тяжело было писать это! Через две недели после гордого заявления о «словах верховной власти», которые «никогда не меняются и всегда исполняются». Пришлось, выводя новый титул ненавистного Гришки (в 1918 году есаула, то есть казачьего капитана) с заглавных букв, забыть о полутора годах явной и полуявной войны, в которой Семёнов постоянно унижал самолюбивого адмирала. Ведь он позволял своим писакам называть его «грязным и больным человеком», прерывал, когда советовали японцы, телеграф и движение по магистрали, чем заставлял «всероссийского» правителя выполнять любые требования читинского царька «Григория I» — забыть ради чего? Ради спасения родины или ради надежды проехать через Читу живым?

И Колчак решил показать, что Чита ему лично не нужна: решил уходить пешком с отрядом офицеров через снега, скалы и леса, а затем и через вьюжные степи Монголии. Его таймырский опыт давал ему моральное право вновь быть командиром, а перенесённое загодя в его вагон походное казначейство (шесть пудов серебра) вселяло надежду не умереть в пути с голоду и всегда иметь транспорт — санный или вьючный. Предлагал ли он Аннушке Тимирёвой повторить подвиг Татьяны Прончищевой или надеялся, что верный адъютант довезёт её до Харбина? Не знаю.

Зато известно (например, из книги историка Сергея Мельгунова) другое: верный адъютант у него был — гвардейский лейтенант Дмитрий Трубчанинов, а вот отряда офицеров не нашлось. Ещё накануне почти весь конвой (500 солдат и офицеров) ушёл кто куда, даже к большевикам, а нынче оставшиеся офицеры мягко дали понять, что уходят без адмирала. Всем надоели «штор-мования». Только теперь Колчак рухнул в собственных глазах. Войдя утром к адмиралу, адъютант увидел его седым.

Лейтенант предложил ему бежать вдвоем — в солдатских шинелях затеряться в одном из эшелонов, но это слишком уж походило на Керенского, и гордый адмирал отказался. Да и куда он спрячется со своим огромным носом, всем известным с парадного портрета? и что будет с Аннушкой?

* * *

Ужас замёрзших поездов описанию не поддается — согласны все, их видавшие. Общее число таких поездов оценивают в две сотни[238], и ужас этот навеки лёг пятном на Чехословацкий корпус и звавших его по домам чехословацких демократов.

Воинский долг и элементарная порядочность требуют в таких ситуациях сперва пропустить погибающих, а затем уж спасаться самим. Личную ответственность за данное преступление несут генералы: командир Корпуса Ян Сыровы и командующий союзными войсками в Сибири французский генерал Морис Жанен — те самые, что сдали Колчака красным. Оба ненавидели Колчака лично, однако вряд ли это может служить им оправданием. Наказаний они не понесли, если не считать тридцати серебряных рублей, которые офицеры (то ли колчаковцы, то ли семёновцы) поднесли этим генералам как предателям — первому достоверно, второму — согласно слухам.

Три генерала (один будущий)

Наоборот, Сыровы позже был военным министром Чехословакии и, после Мюнхенского сговора, стал ненадолго её премьер-министром (осень 1938). Есть даже фото его рукопожатия с Гитлером, но не привожу его, дабы не преувеличивать значение генерала Сыровы в трагических событиях, от него не зависевших.

Зато не могу не показать снимок, где в штабном вагоне перед генерал-майором Сыровы стоят двое — его адъютант (с аксельбантом) чешский капитан Людвик Свобода и его начальник штаба, русский генерал-майор Михаил Дитерихс (вскоре он вернется на русскую службу и станет у Колчака генерал-лейтенантом).