Мысы Ледовитого напоминают

Колчак же, судя по всему, никакой возни вокруг себя просто не заметил. Он вообще слабо чувствовал подоплёку дел, понимал смысл слов буквально, не умел сопоставлять внешне несходные факты, чем (наряду, конечно, и с разными другими причинами) через 15 лет погубил и себя, и Аннушку Тимирёву, и всё белое дело.

Глава 5 Флотоводец в болоте (отрывки из рукописи)

Сколько хорошего можно было бы сделать из этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца…

А. П. Будберг. Дневник. Октябрь 1919

В сентябре 1919 года, после того, как его армии всё лето отступали, Колчак вдруг бросил их в контрнаступление. Оно совсем не было обеспечено ни пополнениями, ни снаряжением и было похоже на печально известную «авантюру Керенского» на германском фронте летом 1917 года.

И то и другое были в своё время нужны для восстановления боеспособности войска, начавшго распадаться, и оба провалились, лишь ускорив тем общий распад.

Единственной свежей воинской частью был у Колчака казачий корпус генерала Иванова-Ринова. В 1914 году Павел Иванов-Ринов был всего лишь полицейским подполковником, в 1916 стал ферганским военным губернатором, знал толк в подавлении восстаний, в облавах и допросах. В 1918 он — активный участник изгнания большевиков, стал генералом (приказ Сибирского правительства в Томске) и атаманом Сибирского казачьего войска, но воевал по тылам. В июле 1919 Колчак вверил ему Отдельный Сибирский казачий корпус, а в августе произвёл в генерал-лейтенанты.

Разбив на левом (южном) фланге небольшую бригаду красных и получив за это в сентябре от Колчака георгиевский крест, Иванов-Ринов далее воевать не стал, на приказы Верховного не откликался. Левый фланг остался открытым, красные вошли в тыл белым, наступление которых обратилось в общее отступление, и фронт их стал разваливаться.

Колчак на фронте вручает награды

От Колчака все ждали решительных действий, и он кричал, стуча кулаком. Военный министр Алексей Будберг требовал сменить непокорного командира корпуса на одного из командиров его дивизий (уверяя: там ведь «молодцы, которые повели бы за собой свои части»), однако Колчак, откричав, лишь послал Ринову очередной (шестой) приказ наступать. Тогда колчаковский главком Михаил Дитерихс отстранил Ринова от командования своим приказом, и последовал скверный водевиль.

Смещённый атаман прибыл в Омск со своим конвоем, Казачья конференция потребовала восстановить его в должности, и Колчак уступил. Ринов помпезно отбыл к корпусу, и его казаки вскоре стали разъезжаться по домам, нагруженные так, «что коня не видно». Остальная армия, измотанная и потерявшая боевой дух, снова стала отступать, теперь беспорядочно, то тут, то там уходя в отрыв от красных. Началось бегство населения на восток, начали покидать Омск иностранные миссии.

Барон Будберг и прежде подавал в отставку, но Колчак весьма ценил его и каждый раз просил оставаться, теперь же министр решил сделать это окончательно. Увидав его, Верховный

«невероятно смутился, подошёл к висевшей у него в кабинете карте полярных экспедиций и несколько минут как-то бесцельно водил по ней пальцем, ничего мне не говоря»[228].

Полярный мечтатель

Берег лейтенанта Харитона Лаптева, берег лейтенанта Прончищева, мыс и пролив лейтенанта Овцына. То было давным-давно, при Анне Иоанновне, и те юные лейтенанты давно в гробах истлели. Вот на сто лет позже: остров лейтенанта Врангеля, стрелка лейтенанта Анжу, острова лейтенанта Крузенштерна (сын адмиральский) — все трое потом адмиралы и тоже давно упокоились. А во льдах плавали лейтенантами, тогда только молодые могли тут плавать, и тех цынга косила.

Тут же, среди шхер Таймыра, и новые имена: бухта и река лейтенанта Коломейцева, пролив лейтенанта Матисена, остров лейтенанта Колчака. Боже, как давно это было. 18 лет назад, в иной России, ином мире.

А вот и мыс лейтенанта Колчака близ полуострова Инклинатор.

Берег X. Лаптева, место первой зимовки «Зари» (обозначено крестом) и остров Колчак на карте 1913 года

Там тонкий лейтенант с боярской бородой среди пролива обронил с нарты свёрток — запасную одежду. Сияло круглые сутки солнце, дул в спину вест, и так не хотелось возвращаться. Барон Толль на утро только решился — всё-таки нужно вернуться. Три дня на этом потеряли, чуть от голоду не погибли, а не вернулись бы — замёрзнуть бы лейтенанту потом в заледеневшей одежде насмерть. Не стоять бы сейчас у карты, боясь взгляда барона Толля — нет, барона Будберга. Два остзейских барона, оба умны, напористы, честны, педантичны и несговорчивы.