Мысы Ледовитого напоминают

— Что вы, Николай Емельянович, на Кириллова! Что он может, если сам Отдел за Станиловского не заступился? — мягко обратился к Маковецкому сидящий за столом вальяжный господин в круглых профессорских очках и с большой, но аккуратной тёмной бородой.

— А что я мог?! Я получил предписание генерал-губернатора, а он Покровитель Отдела.

— Как что? Дали бы депешу в Петербург, Семёнову Мы ведь его отдел, формально Пётр Петрович наш прямой начальник. Он, а не генерал Кутайсов.

— Других дел у руководителя Императорского Общества нет!

— Не скажите, Николай Емельяныч, не скажите. Семёнов даже за ссыльных всегда заступается. Или сами пошли бы к Кутайсову, объяснили бы, что никакой он не преступник, Станиловский, что он отличный работник, душа Отдела, что без его лекций пострадает просвещение иркутской молодёжи невосполнимо…

— Побойтесь Бога, какие лекции, если он под следствием? Чтобы Обществу приписали растление молодых умов? и как я пойду к их сиятельству? Он же дал понять, что вопрос решённый. Меня не вызывал, а передал через свою канцелярию: уволить. Мне осталось исполнить. Отделу могли бы неприятности быть.

— Помилуйте, какие неприятности? — изумился собеседник. — Был я у него на днях, сам, без вызова, и он меня принял. Просил я его за одного ссыльного, в больнице он, и намекнул заодно, что можно бы со ссыльными помягче, как при прошлом генерал-губернаторе было, при Пантелееве. Думаете, что, нагрубил он, выгнал? Нет-с, извиняться стал, что, мол, подневолен, исполняет циркуляр Плеве, министра.

— Что же вы сами о Станиловском не сказали? — ехидно вставил Маковецкий.

— Нельзя, Николай Емельяныч, вы сами службу лучше меня знаете. Попросишь за двоих, об одном откажет почти наверное, и вроде просьбу общественности уважил, хватит. «Всё, кто следующий, прошу». Нет, об этом вы должны просить, лично.

— Вот так прямо завтра и пойду! Когда в Якутске ссыльные бунтуют. И опять поляки там замешаны. Скажете же, Иван Иваныч, грех слушать. Да, кстати, вы же Александр Васильич, только что из Якутска. Серьёзно там? При вас ли бунт начался?

О бунте Колчак не слыхал ничего.

— Да нет, ничего серьёзного, — вставил Попов. — Заперлись ссыльные в одной избе и стреляли оттуда, требуя улучшения условий. Никого не ранили, так что, надеюсь, им просто сроки ссылки удлинят. Двадцатый век, как никак, гуманизм побеждает.

— В самом деле, в прошлом веке их расстреляли бы, и поделом, — взъярился вдруг Маковецкий. — С вами, либералами, совсем народ распустился.

Попов тоже весь подобрался и, упершись в поручни кресла, почти кричит:

— С нами, либералами? Побойтесь Бога, господин Маковецкий! Одиннадцать лет, пока губернатором Якутии был либерал Скрипицын, мы о якутских бунтах забыли и слышать. А стоило порядочного человека уволить, и глядите: опять бунт.

Помолчал, глянул на лейтенанта, невозмутимо льющего себе из шумящего самовара кипяток, и, немного успокоившись, добавил:

— Да не бойтесь вы, Николай Емельяныч, Кутайсова, он не злой, он просто служака. Кстати, когда я был у него, просил меня звать его без титула, Павлом Ипполитовичем. С прежними генерал-губернаторами я постоянно воевал, и то обошлось, как видите, а цензуры Кутайсова я просто не чувствую.

— Да что у вас цензировать, Иван Иваныч? — воодушевился Маковецкий, радуясь возможности сменить тему. — Донесение, что прохожие в ларьке заброшенном ретираду устроили? У вас же в газете давно ни одной статьи нет, одни сообщения от властей или вести с телеграфа.

Иван Иваныч лишь усмехнулся:

— Что, заметило начальство заметку? Место людное, а ретирады нет. Не решил ли господин губернатор, по зрелом размышлении, выпороть господина инспектора? Случай ведь особый, как ни скажите.

Тут Колчак мог бы понять, что перед ним тот самый Иван Иванович Попов, бывший ссыльный-народник, а теперь — владелец и редактор «Восточного обозрения». Соня уже рассказывала, как ехала с ним в одном вагоне от Москвы, как гордится он либеральным направлением своей газеты и своей ролью в Географическом обществе. Как не любит он председателя Маковецкого за лесть начальству и за убогие взгляды — например, за призыв применять «в особых случаях» телесные наказания[224].

По основной должности Маковецкий — инспектор врачебной части и конечно же, при госте пропустил мимо ушей неуместную шутку. Предпочёл поговорить о том, что вот керосин вздорожал, что он дороже электричества, на проводку которого, однако, у Отдела нет денег. Что Кириллов — ценный работник, живёт всю жизнь на нищенское жалованье, на четверть меньшее, чем у любого служителя (не говоря уж о служащих) губернских учреждений, и что теперь Отдел помог своему препаратору — освободил его от уплаты членского взноса. Что сейчас вот ждём, кто придёт из начальства — и от их сиятельства генерал-губернатора (сам-то он в отъезде), и гражданский губернатор, и кто-нибудь из военного округа. А может быть кто и от владыки архиепископа или из думы. Впрочем, вот Иван Иванович — гласный городской думы.

Но лейтенанта занимает только одно — пора начинать, а карты нету.