Мысы Ледовитого напоминают

— Да я уж думал, Сашенька. Стыдно, разумеется, стыдно. В таком случае есть ещё один путь. Сделай вот что. Попроси Великого князя. По правде говоря, он тебе больше не начальник, но…

— Вот именно. С какой стати он… Это совсем унизительно. Нет, пойду завтра к владыке сам. Должен же он понять…

— Не получится завтра. Их высокопреосвященство по пятницам не принимают. Пойди в субботу, приём после литургии. Даст Бог, отнесёшь в понедельник архипастырское дозволенье в Консисторию.

— До отъезда ж неделя останется! А если не даст?

И глянул на Соню. Она хочет виду не подать, как встревожена. И отец туда же:

— Да уж! И навряд ли даст. Что ты ему такого нового скажешь? Если хотел бы…

Больше всего на свете наш герой не любил, да и не умел, просить. Уж до чего хотел он попасть в экспедицию к Толлю, но и тогда отказался просить кого-то за него хлопотать. Тогда само уладилось, а сейчас? Затронута честь и его, и Сони, а ещё гложет его та мысль, что некстати озвучил отец: про пенсии. Соня прождала его свои лучшие годы, ей скоро 28, и вот он опять оставит её девицей, быть может, навсегда.

Она опять что-то быстро рассказывает, он опять слушает и не слышит, но уже не от радости, отнюдь. Глядит отсутствующе, и вот отец вступил снова:

— Не бери, сынок, в голову. До утра всё равно ничего не сделаешь. Изволь лучше взглянуть, что про тебя в газете пишут. Я здесь отчеркнул. Презабавно.

Пишут там, оказалось, ахинею:

«…Толь терпел нужду в пище и топливе. Немецкие издания, комментирующие донесение г. Колчака, считают несомненным, что Толь отправился на север».

— Что-о? — взгляд лейтенанта вновь стал острым. — Без пищи и топлива на север? Абсурд какой-то. Дай-ка газету. Абсурд. О, вот. Что ж ты Соня, говоришь, что театр закрыт? Вот тут объявление: 28-го, в пятницу, то есть завтра…

— Саша, там же что-то несусветное. Я афишу видала. Любители ставят. Разве это можно смотреть?

— Так то для вас, в Италиях, несусветно. А для нас, из тундры, в самый раз. Замечательно: благотворительный спектакль в пользу раненых и семейств запасных нижних чинов, водевиль «Тёща в дом, всё вверх дном». В этом даже наш долг, так и пишут: «Нужно надеяться, что иркутская публика отзовется сочувственно к этому спектаклю, даваемому с такой гуманной целью».

А сам думал: что же всё-таки предпринять?

* * *

Назавтра утром в Петербург, секретарю Полярной комиссии Валентину Бианки, полетела срочная телеграмма:

«Не откажите возможно скорее испросить Великого князя Константина Константиновича разрешение на мой брак с Софией Фёдоровной Омировой в Иркутске. Необходима официальная телеграмма на моё имя Иркутск, „Метрополь“, иначе архиепископ не даёт согласия. Прошу сделать что возможно».

Не очень прилично лейтенанту беспокоить августейшего президента своею личною заботой. Просить выйти за рамки служебных полномочий — тем более. А уж просить действовать «возможно скорее» — совсем негоже. Колчак что-то делал, куда-то ходил, о чем-то беседовал с родными, а мысль гвоздила одна — пристойно ли?

Когда Великий князь появится в Академии? Завтра или в понедельник? и пойдёт ли с этим Валентин Львович к президенту? Сразу ли Великий князь займётся? Сам ли снесётся с морским министром или поручит адъютанту снестись с кем-либо в министерстве? Других дел у них нет! Война ведь. Его высочество начальствует над всеми военно-учебными заведениями, а там всюду внеочередные выпуски юнкеров и слушателей на фронт. Может и не придти в Академию, и отбыть в Москву, и возмутиться, и ещё Бог знает что. Словом, надо запастись терпением, хотя бы дней на пять-семь. А их всего двенадцать. Нет, уже одиннадцать. Неужели Соня останется обманутой? Позор.

Весь день норд-вест крутил позёмку, к вечеру стихло и вызвездило. К морозу. Кончается пятница, ждать минимум до среды. Надо запереться в номере и готовить доклад в Географическом обществе, он во вторник. Но стук в дверь — зовут к телефону. Из музея спрашивают: нужен ли господину докладчику волшебный фонарь. Нет, все фотографии отосланы в Петербург. Нужна лишь карта Арктики. Ещё лучше — Сибирского моря.

Только сел за стол, снова стук. Соня.

— Саша, я взяла на «Тёщу».

— На какую тёщу?

— «Вверх дном». Через час начало. Одевайся, и пойдем.

— Ну что ж, тёща так тёща. Пошли.

Чтобы не думать.

Поздним вечером, едва снял шинель и разложил бумаги, стук. Отцу не терпится обсудить с сыном-моряком последние телеграммы из Порт-Артура. Старик уверен — наши, конечно же, победят японцев. За беседой сын накурился до одури. Как тогда с бароном Толлем в палатке, в пургу майскую.