Мысы Ледовитого напоминают

Давно пора спать. Началась суббота — до среды четыре дня, от неё до отъезда шесть. И доклад надо сделать и дела сдать. А как же Соня? Что она сейчас думает?

Едва среди ночи заснул, стук в дверь. Ну что там ещё? Кому среди ночи…

Заспанный швейцар, за ним посыльный в тулупе (на усах тает иней) тянет из-за пазухи пакет. Колчак, запахнув халат, включает свет.

— Извольте извинить, ваше благородие, срочная телеграмма, из Петербурга.

Тёплый сургуч летит на коврик. Орлёный бланк правительственной телеграммы.

На подлинном собственной Его Императорского Высочества рукой начертано: Разрешаю Константин.

Заверенная подпись.[223]

Да-а, Валентин Львович не потерял и получаса, а великий князь был в молодости моряком и в зрелости — поэтом.

* * *

Начальник, нет ли, но противиться воле Великого Князя архиерей, конечно же, не может. Получив в канцелярии владыки долгожданную бумагу, Александр и София в первый раз идут по городу беспечно. В кондитерской Ходкевича отведали кофе с его известными местным гурманам шафранными булочками, а в Михайло-Архангельской быстро всё уладили. Отец Измаил снова источал благодушие и напутствовал нараспев: оба брачующихся да благоволят до венчания причаститься святых тайн.

В гостинице их ждут. Порадовали Агафью Устиновну, хозяйку — будет снят ресторан, порадовали Бегичева, любителя застолий: быть ему шафером. Огорчился зашедший прощаться Железников: ему доверил лейтенант доставить в Питер четверых поморов и грузы экспедиции.

— Да, Василий, — сказал Колчак с улыбкой, — не довелось тебе рассказать про свой подвиг, про зелёненькую. Он, Соничка, как выпьет, всегда вспоминает про визит государя императора. Его величество перед нашим отплытием из Петербурга посетил «Зарю» и, прощаясь, подарил по три рубля всей команде, чтобы каждый купил по золотому крестику. Вот они и вернулись на борт под утро, без денег, без крестиков и, сама понимаешь, в каком виде.

— Обижать изволите, ваше благородие, — Железников беззлобно глядит из-под нависших бровей детски-голубым взором. — У нас завсегда свои найдутся на шкалик.

— На шкалик! Коломейцев тогда в ярости был, хотел наказать по всей строгости, но барон Толль не позволил. Хоть и был противником пития, царствие ему небесное.

Все перекрестились.

Затем вдвоём с Соней пошли на Казарминскую, оповестить господ поручителей. Весело идут меж грязных ледяных колдобин, держась за руки. На углу Амурской и Арсенальной — Общественное собрание, у входа афиша:

5 марта. Демонстрирование стереоскопических видов Японии.

— Пойдем? — спросил он беззаботно.

— Ты что, Саша? У нас же свадьба.

Рассмеялись весело. Невдомёк им, что Японию увидит только он один и слишком скоро — как пленный. А нам из нашего сегодня ой как странно видеть, что смеются они на углу улиц Ленина и Троцкого.

В Географическом обществе

Ясный мартовский день угасает, и у дома генерал-губернатора вспыхнули уже дуговые электрические фонари. Колчак идёт по набережной заснеженной Ангары из штаба округа к Отделу. За год, что он тут не был, дом явно не дождался ремонта. Ретирада во дворе, и в тот раз уже полная, теперь — до краёв ямы, и дощатый домик накренился, словно тонущее судно. То ли дело на «Заре» гальюн зимний был — крепкая кабинка на выстрелах, то есть на брусьях, концами за борт выдвинутых.

В вестибюле полумрак. Швейцар в поношеном форменном сюртуке встречает спокойной улыбкой и предупреждает, что в зале прохладно. Но лейтенант беззаботно (нам ли привыкать) кинул ему на руки чёрную шинель с белым шарфом и, чуть придерживая кортик, чинно подымается по ступенькам.

В канцелярии, освещённой не столько керосиновой лампой над столом, сколько дуговым фонарём из окна (от ворот генерал-губернатора), вельможный Маковецкий, председатель Отдела, распекает пожилого препаратора музея, то есть лаборанта:

— Я же говорил, что надо вызвать Станиловского, чтобы он сдал дела в полном порядке. А то позор, даже карту к докладу обеспечить не можем.

Тот моргает виновато и только повторяет:

— Найдем, ваше выскобродие, сей момент найдем…

— Найдем, найдем! А когда у Станиловского дела будут, наконец, приняты? Сколько ему надо уведомлений?

— Будут, непременно будут… Вы ведь знаете, в каком он тяжёлом состоянии…

— При чём тут его состояние? Кто закон преступал — мы или он?

Увидав лейтенанта, все заулыбались, и Маковецкий пригласил его к чаю. Препаратор Кириллов, хорошо Колчаку знакомый, перенес пыхтящий самовар от печки на стол и убежал в библиотеку — снова карту Сибирского моря искать. Уволенный консерватор музея был ещё и библиотекарем, вот теперь без него никто ничего найти не может. Колчак стал пить чай, погружённый в свои мысли, и разговора не слушает. А зря, разговор примечательный.