Мысли широко

лучшее. Вот почему я так восхищался доктором Тареном. И до сих пор восхищаюсь. Джордж Удварели. Когда мы встретились, он возглавлял учебную программу по нейрохирургии в клинике Джонса Хопкинса. Сейчас — профессор нейрохирургии на пенсии, отвечает за культурные контакты в медицинском центре. Доктор Удварели проводил со мной собеседование перед ин-тернатурой в клинике Джонса Хопкинса, именно он рекомен-довал меня и ввел в программу (позже я узнал, что в год отби-рали только двух студентов из ста двадцати пяти кандидатов). Между Джорджем и мной зародились особые отношения с той самой минуты, когда я вошел в его кабинет. Я сразу же почувствовал себя легко. Возможно, потому, что кабинет был оформлен с большим вкусом. Или же причиной была царив-шая там атмосфера: я видел человека, который искренне хотел услышать то, что я собираюсь сказать. Наблюдая за тем, как он работает, я заметил в нем чудесное качество: доктор внимателен не только к болезни своего пациента, ему интересен и сам человек. Во время моей интернатуры на обходах Джордж всегда ждал, когда мы соберемся вокруг него, и спрашивал со своим мягким венгерским акцентом: «Жто вы знаетэ о пациентэ?» Первый раз, когда он задал этот вопрос, никто толком не по-нял, чего он от нас хочет. Мы назвали ему диагноз. — Нет, нет, не то! — прервал он. — Жто этот чэловэк делаэт? Как зарабатываэт на жизн? Такие вопросы оставили впечатление надолго. Тот, кто ле-жит перед нами в постели, не «всего лишь пациент», а человек с именем и жизнью там, вне больничных стен. Этот выдающийся врач постоянно подчеркивал гумани-тарный взгляд на медицину. Он стремился, чтобы пациентам в больнице было так удобно, как только возможно, и всегда знал, что происходит. Мало того, он предоставлял больному право голоса, когда принимались важные решения. Иногда случалось, что, когда он разговаривал со стажерами,

кто-нибудь говорил: «Мне пора уходить», имея в виду, что часы его дежурства закончились. «Жто вы имеэтэ в виду — пора ухо-дит?» — спрашивал он задиристо. — Жто это — «уходит»? Волной в беде. Никаких «уходит». Вы должны быт радом с ним. Этто важнеэ фсево. Ну что мы могли на это сказать? Джордж имел в виду именно то, что говорил, и не хотел, чтобы мы об этом забывали. Он немедленно начинал энергично читать нам лекцию о том, что мы находимся в больнице ради блага больных и неважно, подходит ли их лечение под наш жизненный график. «Вы здесь, чтобы служить пациентам. Никогда этого не забывайте!» Однажды Джордж разразился особенно длинной тирадой. Объектом на этот раз стал был студент-стажер, который уже долго дежурил, и было видно, что он очень устал. Студент скрестил на груди руки и несколько раз кивнул, пока сыпались слова. В конце концов он поднял свою папку с зажимом до уровня груди и бросил ее. Она громко шлепнулась на пол. «С меня хватит», — сказал он и вышел. Позже он вернулся. Как бы я ни восхищался Джорджем Удварели, некоторым стажерам он действовал на нервы, потому что был требовате-лен и принимал от нас только полную самоотдачу. Отчасти и поэтому я считаю его восхитительным человеком — он не позволял нам небрежности в лечении пациентов даже в мелочах. Есть один принцип, который Джордж Удварели воспитал во мне и который я никогда не забуду: посвящение врачебному делу требует посвящения всего себя. Я врач не тогда, когда мне это удобно; я должен дать обет быть к услугам пациентов все-гда, когда они во мне нуждаются. «В противном случае идите в патологоанатомы, — повторял он, — станьте кем-нибудь, кто не имеет дела с живыми существами». Я и тогда думал, и сейчас считаю, что он абсолютно прав! Во время обходов Джордж Удварели часто касался фило-софских тем. Неожиданно в середине осмотра он вдруг делал