Мысли

Я беру перо и начинаю осторожно. Главное — не форсировать. Рисунок, в сущности, есть борьба тьмы и света, то есть тьма, как кислота, пытается пожрать все светлое, и только пристальное внимание как бы удерживает наиболее выпуклые, близкие к источнику внимания части от этого пожирания. В данном случае естественный источник света (используемый в традиции академического рисования) заменяется как бы метафизическим. Ну да ладно. Подробности потом.

А вот стихотворение, написанное сегодня:

v| o4023  Возле станции подземной Владимирская
                Неухоженный пел инвалид
                Неприглядный и дикий на вид
                Пел он песни про страсти Христовые

                Пел он песни про страсти Христовые
                Не рассчитывая на успех
                И известная Матерь Владимирская
                Опускалася прямо при всех
                К нему

2-й день

С утра зашел в гостиничный буфет и обнаружил, что салат в маленькой розеточке, крохотный, но милый, как ребеночек, стоит все же 4 тысячи, а баночка столь любимой мной кока-колы — 2500 руб. Я решил ехать на дешевый Ленфильм. Там в буфете я сразу съел что-то за 500 руб., выпил кофе за 800 руб., порадовался своей победе над гостиничным буфетом и пошел в костюмерную, где обнаружил, что сегодня я буду в светлом полосатом костюме и в вышитой русской национальной рубашке. Герман посмотрел и решил, что на лбу у меня должно быть родимое пятно, не а-ля Горбачев, но все-таки. Его тут же изобразили, но не там и не то, и Алексей Юрьевич возмущался: «Мне нужен не синяк! Мне нужно просто пятно!» Просто пятно сделали. Я пришел в павильон, и один старикашечка сказал: «Я вас вроде видел по телевизору без пятна». Я был польщен и сказал, что сам-то по себе я человек нормальный — это все Герман.

«Когда фильм три года назад начинали снимать, у меня по тем временам был огромный бюджет, — объясняет Герман, — у меня тогда было много друзей». Я смотрю на него и мысленно себе представляю его друзей. Говорят, например, что известный режиссер Сокуров попал в дом Германа еще подростком, и Алексей Юрьевич сам выхаживал его как сына, в особенности, когда тот заболел дифтеритом. Алексей Юрьевич заразился от мальчика, а, как вам известно, в зрелом возрасте эта болезнь переносится гораздо тяжелее и мучительнее. Ее следы до сих пор видны. Когда после года мытарств и скитаний по больницам Герман вернулся домой, Сокурова уже не было. Да и то — время идет, все меняется. Теперь Сокуров и сам известный мастер нашего кинематографа. Я смотрю на Германа, его лицо полно печали и растерянности. «Ну, идите, Дмитрий Александрович, сегодня вы не нужны». Я, заразившись его печальной меланхолией, убредаю, приволакивая ноги.

Звоню Сергею Анатольевичу Курехину в офис его новой фирмы «Депутат Балтики». Секретарша говорит, что шефа нет, что он устал, что в данный момент занят деловыми людьми, что она не знает, когда он будет, что он сейчас подписывает важные бумаги и не может оторваться, что как меня зовут. К телефону подходит начальство.