Мысли

И что же? И все это напомнила мне иссыхающая ленинградская вода. Но напомнила она мне и другое. Напомнила, как Тимур Новиков, известный ленинградский академист, имел странный опыт с большой белой рыбой. Как раз где-то в этом месте он собирал грибы, неожиданно объявившиеся по всей Ленинградской области. Грибы эти странно светились, через определенные промежутки времени издавая долгий тихий мелодичный звон. К тому же они обладали прекрасным галлюциногенным эффектом. Некоторые с сомнением предполагали, что светились они и издавали звон только уже после принятия внутрь. Но разве же это важно?! Разве же в этом суть дела для всякого взыскующего правды и откровения! Очевидно, тут и происходили некие неординарные контакты с неординарными субстанциями.

Вконец растерянный, явился я в гостиницу, где меня ожидал высокий и серьезный Чернов. Я испугался и ринулся было прочь, но он остановил меня жестом, посмотрел черными глубокими глазами и сказал: «Три — это первичная сакральность. Десять — это сакральность даже не вторичного, а инопорядкового развертывания!» — «Да», — согласился я. «Выбирай сам!» — и ушел.

Я поднялся к себе в номер, достал рисунок и, словно ставленник черноты, стал продавливать темные места изображаемых предметов до безумной темноты фона, то есть темноты мистики и откровений. Но некий сгусток, поле внимательности, овладело мной, явив мне как почти безвольного своего представителя почти трансгрессивное существо, заставляя, помимо моей воли, внимательно следить за балансом черного и белого, тайного и явного, добра и зла, активного и пассивного, самостного и безличного.

Потом я записал стихотворение:

v| o4025  По троллейбусу номер двенадцать
                Пробирается мальчик оборванный
                И простуженным голосом сорванным
                Напевает, что не разобраться нам
                Что напевает
                Не расслышать и не разобраться нам
                Что поет своим тоненьким голосом
                И вдруг старец величествен, волосом
                Белый-белый весь среди двенадцатого
                Троллейбуса
                Возникает

Моно-стерео-стырский [126] 2002

Да простит мне Андрей Викторович столь непозволительную игру с его достойной фамилией. (Более правильным в данном случае было бы даже написание Моно-стерео-ырский, но из-за крайнего неблагозвучия подобного варианта я все-таки отказался от него в пользу вышеобозначенного.) Нет, в этом моем жесте нет ничего оскорбительного. Андрей Викторович ведь издавна знает мое, многократно ему подтвержденное, вполне даже уважительное отношение к нему и его деятельности. А не знает — так вот и узнает. Нет-нет, данная перефразировка его фамилии просто имеет собой целью показать, вернее, попытку представить его деятельность не в своей художнической самодостаточности и самозамкнутости, но на фоне и в пространстве направления московского концептуализма, в пределах которого все-таки он как-никак сформировался, проявился и функционировал, сложению образа которого он сам способствовал и в глазах и умах многих который по преимуществу и представительствует. Думаю, что анализу деталей и стилевых особенностей деятельности Андрея Викторовича посвятят свои писания многие другие критики и наблюдатели, гораздо более внимательные к конкретным деталям и гораздо более понимающие в идеях и концептах. Я ограничусь тем, что понимаю сам и что, по мере своих способностей и усилий, могу выразить и описать. Возможно, по завершении всего текста, эта игра с фамилией Монастырского и окажется самой удачной во всем моем предприятии. Возможно. А, может быть, даже и наоборот — обнажится во всей своей если не вызывающей бессмысленности, то неуместности. Посмотрим. Вот, собственно, и вся оговорка.