Мысли

Так кто же встанет на защиту бедной ТПЖ и посмотрит ее или его глазами на все эти немыслимые писания и несусветную литературу. Как и что, искренне вжившись в ТПЖ, мы, наподобие Даниила Андреева, сможем вычитать из являющихся нам порой уж в совершенно диких очертаниях (вроде рассматриваемого нами как раз ТВПП) мира и в каких индексах и коэффициентах ТПЖ мы можем присвоить это себе, транспонировать в свою понятную и дорогую жизнь?

Ясно дело, сразу же последуют возражения, что человеку некой эксклюзивной культуры, скажем, близкой, по случаю, к мировоззрению и опыту Платонова, все это предстает в более внятном или, хотя бы, привычно-рутинном виде.

Во-первых, усомнимся в этом. Во-вторых, что нашему ТПЖ до всего этого?! В-третьих, что же нашему ТПЖ от этого убиться веником, что ли? А? Я вас спрашиваю.

Нет. В отличие от нынешней ньютоновской модели филологического сознания — тотальной прозрачности поля мировой культуры и моментальнодействия, взаимодействия и противодействия, мы принимаем модель «ангела среди ада» и подвижных границ. То есть среди ада ангел летит в своем облачке рая, и его понимание не глобально-размытое, а глобально-точечное. Глобально-размытое понимание имеет множество адептов, мы же постараемся за точечное.

Конечно, встает вопрос о степени неискушенности нашего ТПЖ. Но, собственно, эта проблема легко обнаруживается на любом уровне исследования и восприятия, так что постараемся принять, как в медицине: «практически здоров», уровень «практически способен к какому-никакому прочтению». Тем более что страсть к наукообразной точности в гуманитарных науках имеет дело не с чем иным, как с метафорой точности, что откровенно и даже с преизбыточествующей степенью наглости мы и явим в нашей методике исследования.

Давайте читать просто! Давайте, признаем, что можно читать просто! А то писатель наворотит черт-те что, а ты вникай! Или делай вид, что вникаешь! Ты, понимаешь, верь ему, а не себе. Нет, есть уровень, определяемый вопросом: А что это значит? — и это не уровень идеологии, тайных, скрытых замыслов, или неведомых мне, скажем, устремлений и идеалов. Нет. Вот, например: черпак сподобился оросить деревенщину! — что это такое? — да это так, это я специально! — а-а-а, понятно, мы тоже понимаем! когда специально — мы понимаем! Или другой случай — непонятно, но так принято. Это тоже как бы понятно — стихи, например.

Или, скажем, вдруг я заору: А-ааааа! А-аааааа! А-ааааааааа! — ты что? — да так! — понятно. Вот видите, это ТПЖ тоже понятно. Ведь она, или он, не спрашивает же: о чем кричишь?

То есть все эти круги нашего чуть-чуть, может, глумливого кружения (глумливого по отношению к высокомерной страсти конвенционального самоогораживания) суть попытки определить некую зону, откуда исходит вопрошание, попытки вжиться в него и вочеловечить его через себя, со всеми, конечно, должными и оговариваемыми здесь, заранее, аберрациями и шумами, свойственными персонажным тактикам и стратегиям.

Естественно, зон (в пределе — точек) персонифицированного вопрошания может быть достаточно много, и исследования топологии этого пространства — задача далекого будущего и неизвестно пока еще какой науки. Мы же постараемся определить ориентацию точки ТПЖ относительно шума ТВПП.

Так вот.

Перейдем теперь непосредственно к самой методике. Разделим ТВПП на предельные семантические кусочечки, относительно которых суждения ТПЖ об их для нее степени внятности будут условно наипростейшие и достаточно устойчивые. Как правило, такие как бы онтологические кусочечки будут совпадать с авторским членением на абзацы, с небольшим нарушением этой регулярности, в случаях объединения двух абзацев в один семантический кусочечек, и даже в одном случае трех (5 и 6 абзацы, 14 и 15, 16 и 17, 27 и 28, 30 и 31, 32 и 33, 34 и 35, 36 и 37, 38 и 39, 43–44–45, 48 и 49), так как, по нашему разумению, разделение в данных случаях имеет чисто графический смысл, что само по себе тоже значимо и должно быть предметом пристального внимания, но в нашем исследовании мы можем этим пренебречь.