Мысли

Из вышеприведенного длинного и путаного рассуждения можно заключить, что ТВПП как бы приписывается сходство с умозрительными мирами Даниила Андреева (в скобках заметим перекрестную взаимоповязанность имен Андрея Платонова, Даниила Андреева и просто Платона, у которого в будущем, возможно, и объявится, или умные знающие люди подскажут прямо сейчас, нечто андреевское), чьи имена, уровни и качества как бы в разной степени достоверности и различимости произносятся на ухо нашему воспринимающему субъекту (впервые здесь помянутому), чьи свидетельства подлинны и оспариванию не подлежат. Можно полностью довериться нашему воспринимателю, выказывать сомнения, пытаться заменить его собой, или любыми другими реальными, либо выдуманными персонажами, но в пределах данного времени и постулируемых правил (в случае принятия их, либо просто присутствия в месте их объявления) они истинны, пусть и на предельно короткое время развертывания их в некий связный текст. Постараемся, чтобы текст был как можно короче, дабы не предоставить больших возможностей излияния сомнений, но достаточных для явления академической вежливости и терпения, да и просто возможности тихо удалиться — я понимаю, понимаю, я и сам бы тихо удалился, да некуда! некуда! теперь уже некуда!

Так вот.

Вернемся к основной проблеме. Проблеме, пока лишь вскользь помянутой, но среди всего выше наговоренного, это, пожалуй, та самая основная, нулевая точка, которая самим своим появлением, проявлением актуализирует, да и просто порождает многочисленные пучки расходящихся возможностей.

Кто же есть этот, так сказать, Даниил Андреев нашего созерцания и прислушивания к разной степени ясности проявленности структур сложностроенных миров ТВПП?

И тут со всеми приличествующими извинениями я должен вернуться к далеким временам моего школьного послевоенного детства. Извинения естественны потому, что, являя текст, вернее, представляясь или, еще вернее, притворяясь являющим текст как бы научно-ориентированный, вернее, ориентированный на научную среду, я давно уже исчерпал условно принятый предел использования смягчающего лирического материала, как и квазинаучного, остался лишь лимит строго научного, а у меня его и нет, либо есть, да я его не могу различить среди прочих. Вот, понимаете ли, незадача.

Однако же, слушайте внимательно. Это очень важно.

Идет урок литературы. Не помню, какой там класс — шестой, или седьмой. На повестке дня «Евгений Онегин». Пушкин. Учительница литературы, молоденькая, симпатичная такая, по послевоенной моде (как я себе сейчас это могу представить), спрашивает очумелых учеников о чем-то вполне доступном и достаточно скучном внутри «Евгения Онегина». Все нормально. Как у людей. Как в любой науке о литературе любого времени и любого уровня. И тут встает одна девочка и произносит: Таня полюбила Женю! — как гром среди ясного неба! столпотворение в небесах и в литературных полях и пространствах! Вы представляете себе: Таня полюбила, нет, не Евгения Онегина, а Женю! Женю! Кто из нас, после дважды упомянутого в нашем присутствии авторитетным лицом имени известного, утвержденного веками и страшной культурной традицией, имени неземного героя, после обозначения его Евгением Онегиным (почти в одно слово — Евгенийонегин), смог бы так легко и непринужденно, не подозревая даже об ужасе и безумии кощунства, идентифицировать эту великую историю с нехитрой своей, чтобы уподобить неземного Евгения поэмы со своим дружком Женей? Да, друзья, после этого мощного акта соотнесения истории бедной Тани со своей, что могут значить всевозможные интертекстуальные изыски, неуместные аллюзии, ненужные цитаты, тонкости холодного агасферового чтения и прочтения во время легкого и незапятнанного странствия по всем весям и народам!

Нет! Нет! Мы не оспариваем ни одного из способов существования в литературе и использования ее. Но кто, кто защитит бедное: Таня полюбила Женю! Кто не преисполнится высокомерием и не попытается (и это самые лучшие, терпимые и гуманные из нас) заставить этого: «Таня полюбила Женю» (обозначим и отныне для краткости будем именовать ТПЖ) понабраться культурки, либо же, если уж совсем тяжелый случай, если уж совсем не можешь, не волочешь, не фурычишь, не рубишь, так послушай умных людей! — а я не хочу! — как, как это ты не хочешь? — а вот так! вот так! Женя не любит Таню! не любит! не любит! не любит! (и слезы, рыданья, всхлипывания и возгласы: Я не могу! не могу! он не любит! не любит!) — какой Женя? — да Онегин же! Женя Онегин! — ну и что? ведь он — это, бродячий герой! — какой такой бродячий? — ну, ходит из литературы в литературу, из времени во время! — я не хочу! не хочу! не хочу! он — Женя! он мой! он — сейчас!

Вот такая незадача.