Мудрые детки

Не далее как на прошлой неделе мы опять его посмотрели — сто лет не видели. И в кино-то не ходили целую вечность, то одно, то другое; к тому же местный клоповник показывает только фильмы на родном сербско-хорватском с субтитрами, а гляделки у вашей покорной слуги уже не те, что были раньше.

Слаба глазами я, мой свет,
Да и очков с собою нет...

И не собиралась брать их, голубок. Все, что у меня осталось, это мое самолюбие. Его показывали в три часа в воскресенье у черта на куличках, в Ноттин-хилл. Пришлось ехать на двух автобусах с дозаправкой в пивной.

Боже мой! Как все изменилось. На экране больше людей, чем в зале, и клоповник оправдал свое название — блоха укусила меня во внутреннюю часть ляжки, в самое чувствительное место, которое и почесать-то на людях нельзя, того и гляди — арестуют.

Нора пихнула меня разок в ребра:

— Гляди-ка! — сказала она. — Мы были девчонки хоть куда!

Впору разреветься.

Народу почти не было, но все же в конце раздались редкие аплодисменты, хотя, подозреваю, несколько иронические, а позже на улице нас бегом догнал паренек.

— Вы на самом деле те самые сестры Шанс?

Мы воспряли духом. Когда мы подписали ему копию “Городской зоны” ^{77}, он наклонился поближе и спросил негромко, правда ли, что ее по-настоящему звали Дейзи Дак. Да, это правда, сказала я и, не сдержавшись — потом язык готова была откусить, — спросила, заметил ли он странную форму ее рта? Это потому, что она отсосала у каждого продюсера в Голливуде.

Нора, щурясь, разглядывала подобранный на выходе рекламный листок. “‘Сон в летнюю ночь’, реж. Мельхиор Хазард, Голливуд, США”.

— Дора, — спросила она, — почему его здесь называют “шедевром китча”?

Мы пытались отыскать, где бы чаю попить, но заведений “Джо Лайонз” не осталось, испарились все до одного.

Но на Хилл нам так и не удалось найти ни одного местечка чаю попить, так что вместо этого в каком-то унылом, промозглом, похожем на амбар пабе на Портобелло мы подкрепились джином. Снаружи продолжал лить дождь, темнело. Иногда я не понимаю, зачем мы продолжаем жить.

В те годы четыре фартинга составляли пенни, и Британию со всех сторон окружала вода; нынче пенни, считай, прекратили существование, а наш туманный треугольный остров будто подвешен к облакам — мы парим в эфире. Такое чувство, что стоит набрать в грудь побольше воздуха — и можно одним дыханьем сдуть мили, отделяющие 4д, Бард-роуд от квартиры в Нью-Йорке, где я могла бы оказаться завтра утром, если бы та квартира все еще оставалась на этом свете, если бы Перигрин все еще оставался на этом свете, если бы прошлое не кануло глубже дна морского — не донырнуть.

Я в своей жизни летала только раз — привязанная ремнями к стальному тросу на съемочной площадке ”Сна“ в Голливуде, США.

В те годы от Лондона до Голливуда путь был неблизкий, недели пути через Атлантику, через континент. Сначала мы с Норой пересекли океан и, прибыв на Манхэттен — врата к мечте нашего отца, — стояли рано утром, вцепившись в поручни и разинув рот.

Ничего подобного мы не видели, фотографии не шли ни в какое сравнение. Длинные ряды высоченных башен, парящих и расступающихся по мере нашего захода в порт. Казалось, что прямо на глазах из моря всплывает в поисках воздуха затерянный город. Наши сердца заколотились. Мы верили, что произойти может, что угодно.

Перегнувшись через поручень, мы таращили глаза, словно простушки на экскурсии, хоть и были шустрыми барышнями — палец в рот не клади. Могу доказать, если не верите, вот вырезка. На первой странице “Нью-Йорк пост”, в лучших костюмах — “Шапарелли”, не вру — черная шерсть, лисий воротник и манжеты, пуговицы в форме восьмых нот — типичная у “Шапар” любовь к деталям, мягкие шапочки с высокой тульей надвинуты на левый глаз. “Пылкий взгляд, холодный ум”, — повторяли мы друг другу; у нас и поза была заготовлена специально, как на заказ, для этих костюмов — бедро вперед, плечи вниз, опора на одну ногу.

Посмотрите на заголовок: “Нью-Йорк встречает сокровище Шекспира”. А ниже: “Близнецы хранят бесценный дар”. Видите, у Норы в руках странная штука, похожая на обезглавленную куклу? Не поверите. Это горшок такой, сосуд размером примерно с урну для праха, полый внутри, в форме бюста — естественно, Вильяма Шекспира; наш отец специально заказал его в Сток-на-Тренте, лысина откидывается, как крышка.

А что находилось в этом странном сосуде?

Земля.

Мы путешествовали, как Дракула, с ящиком земли, никогда не выпуская его из вида. Землю, вырытую каким-то благоговейным фанатиком около большого театра в Страдфорде-на-Эйвоне, вручили Норе и мне в качестве священной миссии — доставить драгоценный прах в Новый Свет, чтобы Мельхиор мог развеять его на съемочной площадке “Сна” в первый день съемок.