У Номера Три, однако, были на будущее свои планы. Она оказалась передовой дамой. Зорко глядела вперед и разглядела — телевидение! Для остальных в то время это был просто маленький серый прямоугольник размером с коробку кукурузных хлопьев, в котором, как на Трафальгарской площади в густой туман, плавали неясные фигуры. Кто бы мог подумать, что эта крошечная, наполненная призраками коробочка лишит всех нас — певцов, танцоров, акробатов, шекспировских актеров, в общем всех — работы? Но планы третьей жены Мельхиора простирались вплоть до конца двадцатого века. Она разместила перед объективами телекамер всю семью. И они преуспели.
А может, это по нужде случилось. Мельхиор начинал смазывать реплики, спотыкаться о шпагу, путаться в ролях, так что его Брут мало чем отличался от Антония; подкрадывалась старость, и он принялся стричь купоны с былой славы. Усердно разрабатывал открывшийся ему богатый пласт — старые хрычи в рекламах трубочного табака, марочного портвейна и миниатюрных сигар. Его лицо — я порой издеваюсь над ним, но все же рада унаследовать старые добрые хазардовские кости, которые, как хорошее вино, с годами только крепче становятся, — его лицо стало вызывать в памяти музыку Элгара{49}.
Махнув рукой на собственную карьеру, его смышленая молодая женушка всецело посвятила себя очаровательным сыновьям, однако умела выкроить время, чтобы и самой появиться в телеящике, нахваливая кухонные мочалки, жидкость для мытья посуды, туалетную бумагу... — “театральная королевская семья торжественно одобряет”. Коронным ее номером было появление в длинном желтом балахоне с гофрированным круглым воротом на крепостном валу. Она сурово оглядывала блюдо с полуфунтовым куском масла и вопрошала: “Взбить или не взбить?..” Госпожа Масленка. Еще она за сходную плату участвовала во встречах со зрителями и открытиях благотворительных распродаж; с молодостью она распрощалась быстрее всех моих знакомых.
Не то чтобы я ее
Старшие падчерицы со временем тоже попали на телевидение. Моя сводная сестра и головная боль — Саския — ведет серию кулинарных передач; она теперь — телевизионный шеф-повар. Другая сестра, Имоген, разработала уникальное амплуа золотой рыбки. Без шуток. Сериал для мелюзги про какого-то карпа в аквариуме по имени Золотинка. Идет уже лет двадцать, карпы долго живут. Не понимаю я иногда англичан.
Если не считать случайных мельканий при смене телевизионных каналов, мы никого из Хазардов сто лет не видели, разве что в газетах. После провала единственной попытки Мельхиора на стезе кинематографии — постановки “Сна в летнюю ночь” — он избегал нас изо всех сил, потому что пригласил тогда в фильм только как амулеты на счастье, и посмотрите, какой катастрофой все обернулось! Со Второй мировой войны мы только раз сидели с ним за одним столом, и тогда дело тоже закончилось слезами. Что до госпожи Масленки, то она никогда не сгорала от желания знаться с побочными дочками мужа, тем более что эти дочки годились ей в матери. Но из газет мы узнавали, что мальчики поступили в школу Бидейлз{50} и что Гарет ее закончил, а Тристрама исключили за пьянство и дебош.
Какой визг подняли бульварные газеты, когда Тристрама исключили! Каталка веселилась от души. Малыш Трис в атласном камзоле и вельветовых трусах арестован за травку в 68-м. Тициановские кудри. В мюзикле “Волосы” он танцевал на подмостках в чем мать родила. В 76-м в состоянии опьянения, в клетчатых облегающих брюках и с прической шипами (как всегда — щеголь), он разбил свой первый “лотус элан”{51}. О-о-о, что это был за негодник, сколько хлопот он доставил своей мамочке. Имя не сходило с газетных страниц, во всех светских сплетнях — секс, наркотики и рок-н-ролл.
Гарет, хвала Господу, не таков.
Работать на телевидении Тристрама, видимо, пристроила госпожа Масленка. Она, наверное, к тому времени совсем отчаялась что-либо придумать. Если только это не дело рук коварной суки Саскии. Когда он пару лет назад впервые пришел нас навестить, еще до появления у него привычки инвестировать в идиотские фасоны мужских костюмов — он тогда носил галстук и джинсы и был помощником режиссера-постановщика, — то, по его словам, хотел пригласить нас в их передачу.
“Ничего себе!” — сказала Нора. Хотя мы к этому часу обычно еще не одевались, она, раз пришли по делу, натянула платье и слегка подобрала волосы. Выглядела она довольно вульгарно. “Нам в обед сто лет, а вы хотите, чтобы мы ноги заголяли!”
— Я горжусь своими тетушками, — провозгласил Тристрам, — когда Саския сказала мне, что легендарные сестры
Шанс приходятся мне тетями, я был просто в восторге.