Мучение любви. Келейные записи

С одним послушником случилось серьезное искушение: во время келейного правила он вдруг явно ощутил присутствие беса, как будто всем существом своим ощущал на себе страшный и пристальный диавольский взгляд и почувствовал, что бес входит в него. Брат в ужасе из последних сил противился, то есть молился как только мог о миновании этого страхования, и искушение отошло. Брат, когда меня позвали к нему, был страшно испуган, боялся умопомешательства, беснования. Я пытался успокоить его, убеждал не поддаваться страху. Брат поспешил исповедаться, постарался вспомнить все свои малейшие погрешности, но все-таки вскоре, через несколько дней, ушел из обители в поисках другого места.

Почему такое попущение? Этот послушник вовсе не был из числа строптивых, отличался довольно спокойным, сдержанным характером, был вполне исполнителен и, казалось, прекрасно мог бы жить и жить в монастыре, спасая душу свою. Одно только нашел я в нем, что могло, кажется, быть причиной такого странного искушения: этот брат всегда излишне «сложничал» в отношении духовной жизни. Он всегда как-то непросто анализировал свою внутреннюю жизнь, как-то многосложно «ковырялся» в своих мыслях и переживаниях, настроениях. Всегда было трудно принимать от него исповедь, так как, описывая свою внутреннюю жизнь, исповедуя Богу свои прегрешения, он обрисовывал весьма путаную, сложную картину: вместо исповеди получался какой-то «психоанализ».

Когда я пытался отучить его от этого и предлагал называть каждое свое внутреннее движение простым именем (ведь суть исповеди не в расследовании, а в честном наименовании наших греховных чувств и действий), это его смущало, как будто «подрезало крылья», вызывало часто между нами спор, мы никак не могли объясниться друг с другом. Наверное, ему казалось, что его просто не понимают, что у него идет сложная внутренняя, духовная жизнь и что посторонний человек не сможет постичь все эти сокровенные тонкости его души. Конечно, и я не имел права претендовать на такую способность и списывал все эти недоумения на счет своей неопытности.

Вообще эта болезнь так распространена сегодня! Как будто хорошо, что человек так углублен в себя, так внимателен к своим переживаниям, мыслям, что желает всем этим поделиться с духовником… Но все это выходит так путано, так сложно, многословно, болезненно и неразборчиво, что невозможно ничего понять, разобрать, сделать какие-либо выводы, дать какие-либо советы. Можно советовать только одно: упроститься, оставить это странное и сложное «делание», это «копание» в себе, предаться Богу, представить пред Его врачующую десницу целиком все свои болезненные переплетения чувств и мыслей, весь свой душевный и духовный хаос и только просить и ждать разрешения и исцеления, а не учить Бога тому, что это в нас происходит, чтО и от чего имеет начало, как и с чего все это надо распутывать.

К сожалению, часто именно такое вот «психологическое ковыряние» в себе и понимается людьми как настоящая внутренняя, духовная жизнь, и совсем не легко бывает объяснить и доказать, что жизнь по вере – нечто совсем иное. В данном случае человек пытается лечить себя сам, ему кажется, что суть всего дела в том, чтобы понять, что в нем происходит, найти главные начальные ошибки и постараться не допускать их, и все встанет на свои места. Поэтому-то весь расчет делается на смекалку, на обдумывание и сосредоточенность на своих мыслях. Здесь под твердыми опорами понимаются какие-то умственные открытия, какие-то тонкие умозаключения и выводы, замечательные наблюдения, остроумные догадки. Такому человеку нравится, если какое-либо «духовное лицо» скажет ему что-нибудь «тонкое» и «таинственное», малопонятное, но отдающее «психологизмом». Это приберегается и складывается в памяти, как ценная монета. Если же слышит достаточно понятное, простое слово, объясняющее и наименовывающее страсти и движения души в духе общепринятого учения Церкви о борьбе с грехом, то оно кажется поверхностным, ничего не объясняющим, какой-то сухой, безжизненной формулой.

На самом деле в этом недостатке простоты – недостаток веры, недоверие, нежелание положиться, отдаться в руки Божии. Где место вере или доверию, когда всюду собственные «проверки», «промерки», «просчеты»? Он не отвергает те лекарства, которые предлагает монастырь, он признает все правила монастырской жизни душеполезными и необходимыми, но все эти лекарства он желает принимать по собственному рецепту. Так ведь и больные телесно часто не отвергают силу лекарств, но не доверяют врачам, предпочитают сами ставить себе диагноз, сами сочиняют рецепт и назначают лечение. Такие люди как раз и любят часами рассказывать о своих болезнях, но не для того, чтобы доверить врачу установление диагноза или назначение курса лечения, а именно потому, что целиком поглощены наблюдением за собой, прислушиваются к малейшим движениям таящегося внутри недуга. Тут сама болезнь становится так интересна, занятие ею так увлекательно, что интерес к болезни начинает заменять собой интерес к жизни.