Мучение любви. Келейные записи

Советовал двум братьям почаще исповедоваться, даже каждый день открывать свои помыслы, поскольку сами они не умеют распознавать уготовляемую врагом кознь и периодически заглатывают то один крючок с приманкой, то другой, вовлекаются в долгую брань и постоянно смущаются, не умеют скоро пресечь смущающие помыслы. Вот попробовали, но получаются большей частью вместо «исповедания помыслов» жалобы, наговоры и явная попытка отстоять и оправдать все эти свои мысленные построения, как вполне законные. Все это продолжалось достаточно долго; наконец стало ясно, что для такого душеполезного делания, как исповедание помыслов, нам надо еще порядочно дорасти. Исповедание помыслов – это не то же, что исповедь грехов перед священником. На исповеди человек именно кается, то есть называет такие свои поступки и мысли, чувства и желания, которые считает греховными и укоризненными, открывает их с чувством сожаления и раскаяния, не сомневается, что эти деяния предосудительны для христианина, и ждет от священника разрешительной молитвы и освобождения совести от тяжести греховной. Здесь священник вполне может не входить в расследование тонкостей и разных сторон того, что исповедуется, поскольку вся сила исповеди в том, с каким чувством раскаяния и сожаления исповедуется грех, здесь чаще всего лучше бывает не мешать исповедующемуся сосредоточиться на внимании к укорам своей совести, постараться не сбивать его наставлениями, поучениями и расследованием, дабы он мог добровольно и чистосердечно принести Богу раскаяние. Не дело священника – «вытягивать» покаяние у исповедующегося строгими вопросами, в момент исповеди он только «свидетель есть, да свидетельствует пред Христом, что речет ему»[86] исповедующийся. (Вопросы в помощь кающемуся должны были бы предлагаться до момента исповеди, когда человек только готовился к таинству: предъявляемые во время исповеди, они делают из нее какой-то допрос, а из священника – следователя.) Собственно, и беседа, духовное наставление, если и полезны в данном случае, то лучше в конце исповеди, дабы не мешать самому Таинству, когда душа стоит пред Богом, сокрушается и жалуется Ему на саму себя.

Но не так при исповедании помыслов: здесь один человек, не доверяя своему рассудку, не считая себя способным различить помыслы, являющиеся в его сознании (от кого они, с какой стороны забрели в его ум), все их повергает на рассмотрение и суд другого человека, которого считает более опытным и способным разобраться в этом потоке мыслей, уже научившегося распознавать «в лицо» своих и врагов, отличать доброе от лукавого, безобидное от коварного. В том-то и дело, что враг, наводя на душу брань, не начнет с явно порочных советов, но постарается вначале вложить мысли, прикрытые многими оправданиями, представляющиеся порывами к добру, к правде. Как важно вовремя заметить этот навет вражеский, вовремя обличить его коварство и лживость – вовремя, пока душа наветуемая еще не влюбилась в этот свой порыв, пока еще не облобызала его, не сделала поклоняемым идолом. Давно замечена отцами особая наша расположенность к порождениям нашего разума, благоговение перед ними: «Как родители пристрастны к своим телесным отпрыскам, так и ум естественно привержен к своим мыслям. И как для наиболее пристрастных родителей их дети кажутся самыми одаренными, красивыми изо всех, хотя они во всех отношениях наиболее достойны осмеяния, так и безрассудному уму его мысли представляются наиболее рассудительными, хотя они и являются самыми жалкими»,– говорит святой Максим Исповедник[87]. Ясно, что при исповедании помыслов исповедующийся должен настроиться не на сокрушение и раскаяние, как при исповеди грехов, а на беспристрастное, спокойное и откровенное изложение своих мыслей, среди которых многие могут оказаться вполне добрыми, другие безразличными, иные же опасными и тому подобное.