Мучение любви. Келейные записи

Когда мы терпеливо держимся молитвы, зовем Господа, просим Его помощи, скорбим о своей «никуданегодности», молим о милости, спасении, вразумлении, когда славим, благодарим Бога,– все это уже начало живого обращения и деятельной веры. Но и здесь действительно ли «молим», «просим», «каемся» или только становимся в молитвенную позу, а добра и правды, чистоты и святости ждем от самих себя? Вот ведь святое соборное правило (Карфагенского святого Собора) предает анафеме тех, кто считает, что «благодать оправдания нам дана ради того, дабы возможное к исполнению по свободному произволению удобнее исполняли мы чрез благодать, словно бы и не приняв благодати Божией, мы хотя с неудобством, однако могли и без нее исполнить Божественные заповеди», «но,– продолжает правило,– о плодах заповедей не рек Господь: без Мене неудобно можете творить, но рек: без Мене не можете творити ничесоже[81]»[82]. А как часто мы именно сами напрягаемся и пытаемся выдавить из себя некое добро, в чувстве сердца вовсе не прибегая к помощи Божией, обращаясь к силе Божией только формально, по сути же, всего ожидая от самих себя. Чаще всего и более всего весь нажим, как бы весь расчет и все построение здания нашей добропорядочности опирается на наш рассудок, на его тонкие и складные построения, на кажущиеся нам наисветлейшими и наипревосходнейшими суждения и полеты нашей мысли. Но как раз это первое здесь зло. Коротко сказать: чтобы молиться, надо прежде всего умалиться! Даже когда сегодня человек уходит в монастырь, отвергая наконец сомнения, колебания, отклоняя чьи-то отговоры и наговоры против такового шага; когда он тут и трудится, и молится, и даже старается жить правильно и чинно, то и здесь еще много места может оставаться для все той же самости, все еще может не быть живого общения с Богом.

Но вот, казалось бы, человек выполняет разные работы в монастыре «по послушанию», трудится и живет по тем правилам и меркам, которые ему указали, делает все «по благословению», иногда же сами обстоятельства чего-либо требуют от него, и тогда он опять живет «не по своей воле» – что же еще надо для оживления его веры? Но работают все люди, и неверующие часто против своего желания большую часть жизни и трудов исполняют по указанию, по велению либо людей, либо обстоятельств, и они часто, превозмогая немощь, должны подниматься с постели чуть свет и идти на трудную и однообразную работу либо хлопотать денно и нощно о потребностях близких, разных житейских вещах, часто смиряться и кротко переносить тяжкие и несправедливые оскорбления, насмешки, лишения. И они часто проводят время в чтении или в каком-либо рукоделии, размышляют о том о сем, и они всю жизнь проживают по четко разложенным правилам и распорядкам. Да все это без веры и потому напрасно. Но ведь и в монастыре можно иметь неглубокую веру и так же привыкнуть все к тем же общечеловеческим трудностям, свыкнуться с местом, удовлетвориться неким внешним покоем, «беспроблемностью» и самую внутреннюю упокоенность можно счесть началом духовной жизни и уже некоторым достижением, благодатным плодом. На самом деле, все так же можно, подобно маловерным или и совсем неверующим, просто проживать здесь свой век в некоторой жалкой успокоенности, как бы в полусне, не зная живого общения с Богом, лишь мечтая о себе как о живущем по-монашески.

Есть великий соблазн подменить истинно христианскую жизнь – страдальческий, многоплачевный путь поиска истинной чистоты и праведности – жизнью в духе фарисеев, упокоением своей совести в стройных и правильных рамках чинности, упорядоченности внешней жизни; пышной и радующей своей возвышенностью игрой рассудка, выступающего в роли красноречивого оратора. Мало ли, что мы живем в местах уединенных или несколько лишенных современного комфорта, не развлекаемся каждый день, видя яркую, шумную и веселую арену мирских развлечений. Но и миряне часто живут и трудятся на каком-то лишенном удобств и разнообразия месте и вовсе не ради удовлетворения своих сильных страстей, а лишь ради некоего малого покоя, даруемого самой скромной платой, самым малым бывают удерживаемы в одном этом положении. Итак, наша жизнь при отсутствии живой деятельной веры может стать с виду безобидной, но по сути обычной, мирской, житейской «сутолокой», с теми же заботами и переживаниями, что в миру, с теми же мелкими пристрастиями и тонко питаемыми страстями, прочно гнездящимися в глубинах сердечных и лишь наружно быть оформлена, приукрашена религиозностью. Все это древняя болезнь – закваска фарисейская[83], от которой строго предостерегал всех Своих учеников Господь.