Мститель

– Знаешь, что мои буддисты говорят? Я тебе скажу, Виктор Семенович. А учат они так, что безграмотность и тупая ненависть есть наипервейшие грехи. А кого из этих черносотенцев ни возьми, так глупейшие же люди, как правило. Ну, окромя Пуришкевича, Шульгина и Дубровина, может. Да и казаки мои, что они понимают? Знают ли они, кем по национальности был Иисус Христос, пресвятая Богородица и апостолы? Нет! Читали ли они хотя бы Новый Завет, о Ветхом не говорю. Тоже нет! Какой с них спрос? А Унгерн болен… Я жалею его. Но в войне он мне нужен. Солдат он хороший. И пригодится. Не раз еще… Так что, не бери близко к сердцу… Главное – Россию спасти. А в новой России никакой дискриминации твоего народа не будет. И никакого другого народа…

Виктор кивнул. И они выпили.

Певица томно запела романс.

Сцена 38

В июне 1919 года Шолом жил в Одессе. Он занимался тем, что больше всего любил – детьми. А именно попыткой создания образовательных центров для сирот. Не имея своих детей, он обожал чужих. Но скоро это прекрасная пора закончилась. В город, подобно смраду удушающих немецких газов, стали заползать слухи о жутких еврейских погромах, происходивших в селах. Шолом понял, что он снова обязан защищать свой народ с оружием в руках, и вступил в красную интернациональную дивизию, которую перебросили к Киеву.

Эта разномастная революционная дивизия состояла из многочисленных отрядов. Кого тут только не было! Еврейский отряд самообороны «Спартак», бессарабские отряды, отряд рабочих-сионистов, отряд крестьян-коммунистов, отряд анархистов, и даже маленький китайский отряд.

Шолом был назначен «старшим товарищем», фактически офицером над еврейской массой солдат-анархистов, объединенных в анархистский отряд, но слово «офицер» в отряде никто не использовал. Его избегали и презирали. Отряд Шолома говорил на идишe. Eго солдаты не знали толком ни русского, ни украинского. Командиру дали умного коня бурой масти. Шолом назвал его Ветром, и очень полюбил, несмотря на то, что управлять им его единственной здоровой правой рукой было очень нелегко.

Дивизия вышла из Киева, и после утомительного 200-километрового перехода достигла Черкасс. За полтора месяца до прихода сюда революционных войск, 15 и 16 мая 1919 года, войска гетмана Нестора Григорьева совершили здесь жуткий еврейский погром и убили тысячи местных евреев.

На самом деле никаким Григорьевым этот погромщик не был. Его настоящая фамилия была Серветнык. Просто семья будущего гетмана в начале XX века переехала из Подолья в соседнюю Херсонскую губернию в село Григорьевка. Так появилась его новая куда более благозвучная фамилия Григорьев. Именно с этой русской фамилией он призывал потом убивать русских и освобождать и от них, и от евреев Украину.

Шолом был поражен увиденным в Черкассах. Он медленно ехал на своем коне и смотрел по сторонам. За ним пешим ходом шли его солдаты. Повсюду он видел разбитые и сожженные дома города, среди которых в жутких позах лежали полуразложившиеся трупы убитых евреев.

Проехав чуть дальше, он остановился у черной, сгоревшей наполовину синагоги. Святые книги сгорели почти дотла в огромных дубовых шкафах. Шолом спешился и подошел к обугленному ковчегу, распахнул его дверцы и вытащил оттуда полусожженный свиток Торы. Он прижал к себе этот свиток, так, будто это было тело его убитого ребенка, и горько заплакал. Медленно и робко к нему подошли солдаты. Потупившись, они смотрели в покрытый головешками пол. Многие из них не верили в Бога, но увиденное здесь заставило содрогнуться и их. Куда бы ни падал их взгляд, они видели разрезанные, расстрелянные и разрубленные трупы. Прямо за синагогой на деревьях висели многочисленные остатки полу-съеденных воронами человеческих кишок. Было видно, что падальщики сыты. Ужасная и жуткая картина погрома поражала видавших многое солдат.

Неожиданно к Шолому и его людям тихо подошел какой-то еле живой старик. Его борода была грязной и взъерошенной, а пейсы были бурого цвета.

– Что Вы так удивлены, евреи? – хрипло произнес старик, и все вздрогнули.

Шолом аккуратно положил свиток Торы на полку и спросил его:

– Кто убил их?

– Атаман Григорьев, да будет стерто имя его! – воскликнул старик. – Они всех убили. Женщин насиловали, детей жгли живьем, младенцев брали за ноги и расшибали их головы о стены на глазах у их матерей… Резали на части раввинов, а куски их тел вешали на деревьях… Тут жили 15,000 евреев… Почти все они убиты. То же самое происходит по всем селам вокруг Черкасс…

Старик замолчал. Шолом вытер слезы, подошел к своему коню и вытащил вещмешок с едой. Не говоря ни слова, он отдал его старику.

– Возьми, отец, тут еда… Как мне помочь тебе? – спросил его Шолом.

Старик посмотрел на бритое лицо Шолома, на его русые усы и ответил:

– Я не знаю кто ты… Твое лицо – лицо не еврея, но твоя душа – душа еврея… Руки, руки Исава, но голос, голос Иакова… Слышал ли ты о святом Баал-Шем-Тове, который творил чудеса и знал имя Бога? – спросил старик.

– Слышал, отец… Мой отец был хасид Баал-Шем-Товa и его потомок… – вздохнул Шолом.