Морской конек

– Это песня о том, что порой нужно уйти и двигаться дальше. Мигрировать. Идти вперед. Нужно оставить семью… и людей, и страну, мучивших, причинявших боль. Нужно уходить от тех, кто не мечтает, не рискует, не пытается жить полноценной жизнью и всего боится, кто хочет удержать в клетке и вас. Они и есть мертвые птицы. Людей, причиняющих вам боль, нужно оставить, даже если вы их любите. Может быть, я вложила сюда и свое чувство вины за то, что не смогла спасти их, за то, что повернулась к ним спиной. Это очень грустная песня. Когда я начала писать ее, я даже не могла представить, как буду играть…

Amanhã
Não vai voltar
Amanhã
Não vai voltar
E se eu quiser lá chegar
Não vou voltar
Não vou voltar…
Мертвые птицы
Не улыбаются,
Мертвым крылом
Не в силах взмахнуть.
Вот почему мы
Всегда покидаем их,
Нам нужно в путь,
Нам нужно в путь.

Эта песня срывала кожу с моего сердца.

Когда она закончилась, раздались долгие горячие аплодисменты. Девушка грациозно поднялась со стула, улыбнулась и поклонилась. Люди вновь зашумели, направились к бару, чтобы вновь наполнить стаканы. Я вертел в руках свой, давно опустевший. Я заметил, что Ева сегодня тоже какая-то тихая. Сантану не отрывался от телефона, что-то печатал, а когда закончил, сказал, что ему надо идти.

– Куда? Зачем?

– Встретиться с Ярой в Брикстоне.

– В Брикстоне? – переспросила Ева.

– Да, а что не так с Брикстоном?

– Все так, только это довольно далеко.

– Вот поэтому и… простите, ребят… мне надо идти, – он снял со спинки стула свое пальто, обмотал шею шерстяным шарфом и вышел на улицу.

– Пять секунд, – сказала Ева, когда мы уже шли к станции. – Вот сколько ему понадобилось, чтобы выйти за дверь. Он даже пиво не допил.

Мы согласились, что он всерьез влюблен.

Несмотря на поздний час – половину одиннадцатого, – улицы Кэмдена были по-прежнему оживлены, молодежь на тротуарах вопила и в шутку дралась. Люди, несмотря на холод, выходили покурить, сжимали в руках стаканы и пальто. У станции, как ни странно, толпа рассеялась. Яркий белый свет, отраженный от плитки коридора, навевал ассоциации с больницей. Чернокожий мужчина играл на саксофоне, и звук роскошным эхо разлетался по всей станции. Ах, впусти меня в свой сон. Ева бросила в его шляпу несколько монет, и он одобрительно кивнул, не сбившись с ритма. Вагон, в который мы вошли, был почти пуст и грохотал в темноте. В уголке сидела пара, с головы до ног татуированная, и щелкала по экранам своих телефонов. Чуть поодаль нетрезвые молодые люди, по большей части белые, громко уверяли друг друга в верности футбольной команде. Станции мелькали быстро: Морнингтон-Кресент, Юстон, Уоррен-стрит, Гудж-стрит, Тоттенхэм-Корт-роуд. Я собирался выйти на набережной, как обычно, и пройтись до дома. Ева – пересесть на Дистрикт-Лейн. Но ей, судя по всему, не хотелось прощаться.

– Ты, это… есть хочешь?

Я пожал плечами.

– Конечно, – я тоже не рвался домой.

– Пойдем, я тут знаю одно место.

Китайский квартал, за углом от Лестер-сквер, ждал нас, словно расписной золотисто-красный сюрприз. Его изысканно вырезанные арочные ворота, полоски бумажных фонарей, пересекающие небо, магазины, ярко сиявшие желтым, оранжевым и белым светом. Его рестораны, где целиком зажаренные утки вертелись на вертелах у витрин. Плакаты на стенах рассказывали об ингредиентах, о которых я никогда не слышал, бары прятались в темных расщелинах. Мы зашли в «Кафе Гонконг», искусно практичное и внушающее доверие, разделенное на маленькие кубикулы с деревянными скамейками и столами. Оно скорее напоминало столовую. Голубые гирлянды, как попало развешанные на стенах, освещали ничем не обрамленные афиши китайских фильмов: «Тай-цзи О», «Лунные воины», «Город в осаде». Наш официант в полосатой черно-красной униформе кружил поблизости, пока мы изучали меню. Список услужливо дополняли фотографии еды, покрытой чем-то блестящим, похожим на расплавленный пластик.

– Густой суп с говяжьим фаршем, – для меня.

– «Радость Будды», – для Евы. Официант записал заказы.

– И пиво «Тайгер», – добавил я.

– Два «Тайгера».

В нескольких кабинках от нас сидела шумная, веселая компания – два китайских мальчика и девочка, неожиданно хорошо одетые для этого места и постоянно наставлявшие друг на друга свои айфоны. В одном уголке пара – по-видимому, индийцы – шепталась, держалась за руки, переплетя пальцы. В другом – большая группа так называемых «молодых специалистов» уже доедала свои порции.

Пока мы ждали, из колонок полилась синтезированная сладость кантопопа[38]. Певица мурлыкала куплет за куплетом, пока слова не растворились в моросящих звуках фортепиано. Мы с Евой переглянулись и улыбнулись друг другу, несмотря на печаль, окутавшую нас в Кэмдене.

– В первый раз я пришла сюда со Стефаном и сказала ему, что эта музыка всегда будет напоминать мне о нем.

Официант принес пиво и поставил на стол.