Дорога была тихой; на пути мне попались «Нандос»[32] и «Премьер-Инн»[33], слева от меня выстроились припаркованные в ряд красные двухэтажные автобусы, внезапное резкое вторжение цвета. У небольшого мотеля я свернул вправо, потому что дорога, ведущая прямо, грозила свернуть в промышленный район. Вдоль тротуара простирался огороженный участок земли, на котором стояли руины недавно снесенного здания, а с другой стороны дороги мешали пройти строительные леса. Даже если под всем этим брезентом скрывался какой-нибудь бар, я его не увидел. Но там, где леса кончались, я заметил что-то напоминавшее паб. Вывеска гласила «Центральный вокзал». Маленькие выцветшие британские флаги развевались над двумя круглыми арками окон, а над дверью с надписью «Вход с другой стороны» висел древний кондиционер, какие я видел только в Индии.
Я послушно свернул за угол. К входу вели ступеньки из кованого железа, у них стояли трое мужчин с пинтами в руках и курили. Это оказался именно паб, такой же, как множество других пабов, с липкими столиками, рваным узорчатым ковром, дешевой люстрой и, что самое характерное, стойким запахом несвежего пива. Я заказал эль (ничего уникального, что Сантану мог бы добавить в свой список, здесь не нашлось) и сел на высокий стул, собираясь спокойно выпить и уйти. Бармен мог бы легко выступать и в роли вышибалы: его накачанные руки были татуированы кельтскими узорами, а могучая грудь была создана для обтягивающих футболок. У него была коротко подстриженная седая борода и аккуратно уложенный ирокез. В общем, явно не тот, с кем стоит скандалить.
И тут вошла женщина, весело поприветствовала посетителей, с кем-то остановилась немного поболтать. Лишь когда она приблизилась к барной стойке, до меня дошло, что это мужчина. Блестящая кожаная юбка, леопардовый топ, высокие шпильки – ее наряд больше подходил для вечеринки, чем для похода в бар в середине дня, но тем не менее был тщательно подобран. Она встряхнула прямыми волосами, аккуратно уложенными и подстриженными под боб, поправила их, и вишнево-красный лак блеснул на ее ногтях.
– Привет, милый, – промурлыкала она бармену. Ее голос был глубже, чем обычно бывают женские голоса, но не совершенно лишенным женственности. Бармен подтолкнул к ней связку ключей, она взяла их, позвенела в воздухе.
– Попозже.
Она вышла, цокая шпильками. Я допивал эль, украдкой оглядываясь по сторонам, лишь сейчас замечая, что среди посетителей, в основном мужчин средних лет, сидело несколько транс-женщин, в большинстве своем одетых более буднично. Еще я обратил внимание – и это тоже показалось мне странным, – что в паб проникал откуда-то гулкий, приглушенный звук техно.
– Тут рядом ночной клуб? – спросил я бармена, протиравшего стойку.
– Да, приятель, внизу. «Сладкие субботы».
– Он сейчас открыт? – мой скудный опыт подсказывал, что ночные клубы обычно не работают в светлое время суток.
– С часу до девяти дня. Сегодня там прямо аншлаг, – он подмигнул мне и дружелюбно улыбнулся.
Музыка стучала ровно, как далекое, приглушенное сердцебиение. За окном простиралась улица, тихая, непримечательная, залитая прохладным полуденным светом; какое-то неподходящее место для клуба, подумал я. Если только – и это было бы понятно – они намеренно не выбрали самое неподходящее место.
Допив свою пинту, я спросил бармена, как пройти в клуб.
– Через парадный вход и направо.
Я увидел массивную, прочную дверь с выведенными краской сбоку вертикальными буквами: МЕТРОПОЛИТЕН. Какое-то время постоял рядом, думая, как она открывается, но тут она распахнулась, и вышла компания мужчин; за ними волной хлынула музыка. Серебристо-стальные ступени зазвенели у меня под ногами. Узкое фойе было выкрашено в электрик, с потолка свисало шелковое алое полотнище со сверкающей золотой надписью «Сладкие субботы». Один коридор вел к туалетам, другой – в небольшую раздевалку, просторный зал, где на диванах с бархатными подушками развалились посетители, и слабо освещенный бар. Леди, взявшая у бармена ключи, стояла за стойкой.
Большинство посетителей скрывались за занавешенным дверным проемом. Я шагнул в темноту. Единственный свет исходил от экрана на стене, на котором шел фильм: мужчина делал другому минет на кровати, задрапированной белым прозрачным муслином.
Маленькие лампочки вдоль потолка отбрасывали красновато-лиловую дымку, больше скрывавшую, чем освещавшую. В ряд стояли низкие столики, напротив – такой же ряд кабинок, завешанных черной тканью. Вокруг меня звучали крики и смех, посетители, проходившие мимо, налетали на меня. Кто-то прошептал: «Хорошенький мальчик».
Я обвел глазами трансвеститов в нижнем белье, трансгендеров с безупречными укладками и макияжем, шумных, игривых. Атмосфера была карнавальной. Но что меня больше всего потрясло, так это мужчины.