Морской ястреб

– Я прошу вас – если я могу вас о чем-нибудь просить – не напоминайте мне об этом позоре.

– О вашем вероломстве? – спросил он. – О вашей готовности поверить обо мне самому худшему?

– О том, что я думала, будто люблю вас. Мне стыдно одной мысли об этом, и ничто, даже рынок рабов, и все ваши оскорбления не могут с этим сравниться. Вы упрекаете меня, что я быстро поверила о вас самому худшему.

– Я упрекаю вас не только в этом, – прервал он ее, – я ставлю вам в вину потерянную жизнь, все то, что случилось благодаря этому, все, что я выстрадал и что потерял – все, чем я стал.

Она холодно посмотрела на него, удивительно владея собой.

– Вы ставите все это мне в вину? – спросила она.

– Да, если бы вы не поверили, то этот щенок, мой брат, никогда не зашел бы так далеко.

– Если я в сущности так легко поверила, то это произошло, вероятно, потому, что внутреннее сознание подсказывало мне, что в вас много скверного.

Сегодня вы доказали мне, что не вы убили Питера, но чтобы добиться этого доказательства, вы совершили поступок еще подлее, еще позорнее, который обнаруживает всю вашу низость. Разве вы не доказали, что вы чудовище мстительности и нечестия? Разве вы, корнваллиский джентльмен, не сделались язычником, разбойником, пиратом и ренегатом?

Он глядел ей прямо в глаза, не страшась ее обвинений, и ответил ей вопросом:

– И ваш инстинкт предупредил вас об этом? Неужели женщина, вы не могли придумать чего-нибудь получше?

На лестнице послышались быстрые шаги, и вошел Али, сообщивший удивительное известие, что Сакр-эл-Бара желает видеть по важному делу какая-то женщина.

– Женщина? – спросил он нахмурившись. – Еретичка?

– Нет, мусульманка, – был ошеломляющий ответ.

– Мусульманка? Это невозможно.

Но в это время через порог на террасу перешагнула какая-то тень, с головы до ног в черном.

Али гневно обернулся к ней. – Разве я тебе не приказал ждать внизу – бесстыдная! – забушевал он. – Она последовала за мной, господин, чтобы пробраться к вам. Не прогнать ли мне ее?

– Оставь ее, – сказал Сакр-эл-Бар, махнув Али, чтобы тот вышел.

Он стоял, ожидая, чтобы его гостья заговорила и назвала себя. Она, в свою очередь, стояла неподвижно, пока шаги Али не замерли в отдалении. Потом с дерзостью, доказывающей ее европейское происхождение, она сделала то, чего не сделала бы ни одна правоверная женщина. Она откинула покрывало.

– Фензиле, – воскликнул он. – Что обозначает этот безумный поступок?

Обнаружив таким драматическим способом, кто она, она снова, приличия ради, спустила покрывало.

– Прийти сюда, в мой дом! – негодовал он. – Если это дойдет до слуха моего господина, что будет с тобой и со мной?

– Нечего бояться, что он об этом узнает, если ты сам ему не скажешь. Перед тобой мне нечего оправдываться, если ты вспомнишь, что подобно тебе, я не родилась мусульманкой.

Она указала на Розамунду. – Дело касается этой рабыни. Я послала моего визиря на рынок, чтобы купить ее для меня.

– Я так и думал, – сказал он.

– Но она, по-видимому, понравилась тебе, и этот дурак позволил тебе перекупить ее.

– В чем же дело?

– Не уступишь ли ты ее мне за ту цену, которую она тебе обошлась? – В ее голосе слышалось волнение.

– Я огорчен, что должен отказать тебе, Фензиле. Она не продается.

– Подожди! – воскликнула она. – Цена была очень высока, гораздо выше, чем я когда-либо слышала, чтобы платили за рабыню, даже если она красивая. Но, несмотря на это, я стремлюсь ее получить. Это мой каприз, а я не люблю, когда мои капризы не исполняются. Чтобы удовлетворить его, я готова заплатить три тысячи филиппок.

Он смотрел на нее, думая о том, какие дьявольские козни зарождаются в ее мозгу, каковы ее замыслы.

– Ты согласна уплатить три тысячи филиппок? – проговорил он. Потом напрямик спросил ее: – Почему это?

– Чтобы исполнить свой каприз.

– Какова подкладка этого дорого каприза?

– Желание иметь ее своей собственностью, – отвечала она.

– А откуда появилось это желание? – снова спросил он, настолько же спокойно, насколько он был непреклонен.

– Ты предлагаешь слишком много вопросов- сердито сказала она.

Он пожал плечами и улыбнулся. – А ты отвечаешь только на немногие.

– Одним словом, Оливер Рейс, – сказала она, – согласен ли ты продать ее за три тысячи филиппок?

– Одним словом, нет! – ответил он.

– Не хочешь даже за три тысячи? – В голосе ее было удивление, и он недоумевал, искренно ли это или она притворяется.

– Ни за тридцать тысяч, – ответил он. – Она моя, и я не отдам ее. Теперь ты знаешь мой образ мыслей и так как твое пребывание здесь опасно для нас обоих, то я прошу тебя уйти.

Наступила небольшая пауза, и никто из них не заметил, с каким интересом слушала их Розамунда, никто из них не подозревал, что ее знание французского языка позволяет ей понимать лингва франка, на котором они говорили.

Фензиле подошла к нему.

– Так ты не уступишь ее? – спросила она. – Не будь так уверен в этом. Тебя принудят к этому, мой друг, если не я, то Азад. Он сам придет сюда за ней.

– Азад? – удивленно спросил он.