Морской ястреб

– Говорю тебе, что он тебя обманывает, о источник моей жизни.

– Слышу, – кисло ответил Азад, – и если бы твой слух был лучше, то ты услышала бы мой ответ, что твои слова не имеют никакого веса по сравнению с его деяниями. Слова- лишь скрывают наши мысли, в то время как поступки их выражают. Помни это, о Фензиле!

– Разве я не помню каждого твоего слова, о фонтан мудрости! – возразила она и повергла его, как это часто случалось, в сомнение – льстит ли она ему или издевается над ним.

– Пророк охраняет его, он настоящее копье ислама, приставленное к груди неверного, он несет бич аллаха франкским свиньям, я не желаю больше слушать тебя. Докажи свои слова, или ты понесешь наказание за ложь.

– Разве я страшусь этого испытания? – возразила она. – Говорю тебе, о отец Марзака, что я охотно докажу свои слова. Ну, так слушай же меня. Ты считаешься с поступками, а не со словами, так скажи, разве достойно правоверного тратить деньги на неверных рабов, покупать их и отпускать на свободу?

Азад не отвечал. Этой привычке Сакр-эл-Бара не легко было найти оправдание. Она порой тревожила и Азада, и он несколько раз говорил об этом со своим помощником, но всегда получал тот же ответ, который он теперь передал Фензиле: «За каждого раба, которого он таким образом отпускает, он берет в плен дюжину».

– Конечно, так как иначе его призвали бы к ответу; это пыль, которую он пускает в глаза истинным мусульманам. Эти освобождения на волю доказывают неумирающую в нем любовь к неверной стране, откуда он происходит. Разве должно быть место для нее у последователя бессмертного пророка? Разве я когда-нибудь стремилась к берегам Сицилии, откуда ты меня увез однажды ночью, и разве я хоть раз за все годы моего служения тебе вымолила у тебя жизнь хотя бы одного сицилийца? А теперь его путешествие за океан с риском для судна, взятого у главного врага ислама, которое принадлежит не ему, а тебе? К чему это? Вероятно, для того, чтобы посмотреть на землю, где он родился. Так передал Бискайн. А что если судно пойдет ко дну?

– Ты по крайней мере была бы довольна, о фонтан недоброжелательности, – ответил Азад.

Но, как свойственно женщине, она не унималась.

– Ведь у тебя есть сын, о отец Марзака.

– Несомненно, о мать Марзака.

– А сын человека должен быть частью его души. Пока Марзак забыт из-за этого чужеземца. Этот неверный занял в твоем сердце и твоих делах место Марзака.

– А разве Марзак мог бы заполнить это место? Разве мог бы этот безусый юноша вести за собой людей так, как ведет из Сакр-эл-Бар, или обнажать свой меч против врагов ислама и умножать славу святого закона так, как делает это Сакр-эл-Бар?

– Если Сакр-эл-Бар это делает, то он делает это с твоей помощью, о мой господин. И это самое мог бы сделать и Марзак, несмотря на свою юность. Сакр-эл-Бар таков, каким ты его сделал – не более и не менее. Золотое сияние облило темный сапфир неба, указывая на приближение заката, и прервало этот спор. Азад ускорил шаги, направляясь ко дворцу. Золотой отблеск исчез так же быстро, как появился, и так же внезапно спустилась ночь.

Темные фигуры рабов зашевелились, когда Азад вошел из сада в сопровождении Фензиле, лицо которой было теперь закрыто синей вуалью.

Один из рабов разостлал ковер, другой держал большую серебряную чашу, в которую третий наливал воду. Омывшись, паша повернулся лицом к Мекке и провозгласил единого аллаха, всеблагого, всемилостивого царя судного дня, в то время как крик муэдзина разносился по городу и передавался с минарета на минарет.

Когда он кончил свою молитву и поднялся, снаружи послышались шаги и крики. Турецкие янычары из стражи паши, почти невидимые в своих широких черных одеждах, ответили на эти крики и приветствовали входивших.

В темном сводчатом входе во двор показались фонари с маленькими глиняными лампочками, светильни которых питались бараньим салом. Азад остановился у подножья белой лестницы, чтобы узнать кто явился.

Появилась дюжина нубийских копьеносцев и встала, образуя проход, через который на свет выступила импозантная богато одетая фигура визиря Азада, Тсаманни. За ним шла другая фигура в сверкавшей и звеневшей при каждом движении кольчуге.

– Мир и благословение пророка с тобой, о великий Азад, – приветствовал его визирь.

– Мир с тобой Тсаманни, – был ответ, – какие новости принес ты?

– Великие и славные вести, о благословенный! Сакр-эл-Бар вернулся.

– Хвала аллаху! – воскликнул паша, воздев руки к небу, и в голосе его звучала радость.

Сзади послышались тихие шаги и из двери упала тень. Он обернулся. Изящный юноша в тюрбане и в кафтане золотистого сукна кланялся ему до земли с верхней ступеньки. Когда он выпрямился и свет фонарей упал на его лицо, было видно, что он, удивительно красив – его безбородое лицо было так нежно, что могло бы быть лицом женщины.

Азад невольно усмехнулся в бороду, понимая, что мальчика послала мать, чтобы узнать, кто явился и какие принес вести.

– Ты слышал, Марзак, – сказал он, – Сакр-эл-Бар вернулся.

– Надеюсь победоносно! – развязно солгал юноша.