Море Осколков

Страшный грохот, и звон железа о железо, и стук дерева о дерево, и люди орут на пределе легких осипшими голосами. Бранд не понимал, что слышит. Что значат эти звуки. Последняя дверь распахнулась перед всеми, и каждый пытался уйти в нее не посрамленным.

— Вам смерть пришла!

А дождь лил все сильнее, и сапоги вырывали траву клочьями и месили красную землю, и земля становилась глиной, а он устал, и каждая мышца болела, а конца этому не предвиделось. Боги, как же отлить хочется. Что-то врезалось ему в щит, чуть руку из сустава не вывернуло. Над ухом мелькнул алый клинок, и он увидел — это Колючка.

У нее вся щека была забрызгана кровью. И она улыбалась. Улыбалась, словно ей было хорошо и радостно. Как дома.

Радость битвы

Колючка умела убивать. С этим никто не посмел бы спорить.

Истоптанный пятачок перемешанной с кровищей грязи за щитовой стенкой принадлежал ей. Стенка то сдвигалась вперед, то отходила назад, но всякий, кто вступал на окровавленную траву, встречался с ней. Встречался со смертью.

Щитовая стена медленно сползала вниз по склону — с грохотом, подобным ударам града по корпусу «Южного Ветра». Врага спихивали, рубили, топтали и волокли между щитов — словно разъяренная змея сжирала мышь. Кто-то попытался встать, и она ударила его мечом в спину — отцовским мечом. Перепачканное кровью лицо искажали боль и страх.

Странно, убивать настоящим мечом должно быть труднее, чем тренировочным, ан нет. Сталь — она такая легкая, такая острая. И рука — быстрая, сильная. Топор и меч жили свой жизнью, и у них была одна цель — убивать.

Она умела убивать. Скифр сказала это, и вот доказательство — кровь на телах врагов. Эх, видел бы все это отец! Может, он сейчас призраком стоял у нее за плечом и радовался! Эх, видел бы все это Хуннан! Она б ему кровищей в рожу плеснула — всей, что пролила этим утром. Попробовал бы он отказать ей в месте в королевской дружине! Она б и его убила.

Коневоды не умели сражаться в строю и лезли на щитовую стенку толпой, поодиночке или парами — и их храбрость стала залогом их гибели. Колючка заметила: вот один пытается пырнуть копьем Бранда, сунув оружие между щитами! Она кинулась вперед, прихватила его лезвием топора за спину, заостренная борода глубоко врезалась врагу в плечо, и выволокла его меж щитов прямо к себе в руки.

И они сцепились в тесном объятии, щелкая друг на друга зубами, его длинные волосы лезли ей в рот, и они пихались коленями и локтями, и тогда отец Ярви полоснул его сзади по ногам, и она пронзительно завопила, вывобождая топор, и рубанула его в висок, сдирая шлем. Шлем укатился по истоптанному сапогами склону.

Отец говорил ей о радости битвы. Багряной радости, что Матерь Война посылает возлюбленным своим детям. И она слушала его рассказы, широко раскрыв глаза, с пересохшим ртом, сидела и слушала рядом с пламенем очага. Мать зудела, что нечего, мол, девочке такие страсти слушать, но он лишь наклонялся к самому ее уху, так что она чувствовала теплое его дыхание на щеке, и хрипловатым шепотом рассказывал и рассказывал. Да, она помнила, как он говорил о радости битвы, и теперь сама чувствовала ее.

Вокруг все горело, полыхало, приплясывало, дыхание обжигало горло, и она кинулась к тому концу щитовой стенки, где отступали, где наших отжимали, отпихивали — и вот-вот могли взять в кольцо. Два ужака вскарабкались на булыжники, торчавшие из склона холма, и окружили Доздувоя. Она рубанула одного в бок, тот перегнулся пополам. У второго было копье, но какой же он медленный, как муха в меду, — н-на! И она скользнула, увернулась и подрубила ему ноги, хохоча от радости, и враг укатился прочь.

Мимо свистнула стрела, и Доздувой дернул ее к себе за щит. В нем уже болтались оперением два древка. Стенка прогибалась в середине, люди с перекошенными от натуги лицами едва удерживали щиты. И тут раздался грохот, и один из наших упал. Зубы его полетели во все стороны, и стенка распалась. А в дыру ступил здоровенный ужак в маске из челюсти моржа, и клыки торчали по обе стороны от ухмыляющейся рожи, и он всхрапывал, как бычина, и крутил двумя руками огромную булаву — люди разлетались в стороны, дыра все увеличивалась.

А Колючка ничего не боялась. В ней кипела радость битвы, все сильней, все яростней.

И подскочила к гиганту, и кровь билась в уши, как прибой Матери Море. Коневод посмотрел на нее, и глаза у него были сумасшедшие, и она упала, проехалась на боку между его огромных сапог, перевернулась, рубанула по здоровенной булаве, которая ударила по земле прям рядом с ней, полоснула его сзади по ноге, и кровь запенилась большими черными пятнами, а он оседал, оседал на колени… И Фрор шагнул вперед и рубанул его, еще и еще, и синяя краска у него на лице пошла кровавыми брызгами.