Море Фортуны (СИ)

Ночи не стало — всю тьму разогнали вспышки выстрелов. Ведомая Оливером абордажная команда быстро наполнила палубу галеона, но так же быстро получила достойный отпор и откатилась назад. Кристиан и Морфей, оказавшись бок о бок друг с другом, яростно рубились с пиратами на борту их корабля, и в голове у лиса промелькнула мысль: а не ошибся ли он, напав в одиночку на проклятый галеон? Первоначальное превосходство, полученное благодаря неожиданности, сошло на нет, а пиратская братия оказалась достаточно крепкой. Они сражались гораздо лучше членов экипажа Кристиана, и если бы Морфей своим первым выстрелом не убил бы помощника капитана, то команду «Адаманта» ждало бы полное поражение. Но неорганизованность в рядах пиратов оказывала своё действие, сказывалась и их численность, да и темнота мешала им видеть, где находятся свои, а где чужие. Вскоре Оливер вновь бросил своих зверей в атаку, как раз в тот момент, когда часть пиратов с галеона перепрыгивала на фрегат. Палубы обоих кораблей превратились в единое поле боя, которое заполнили дерущиеся. Шерсть летела во все стороны, стоны раненных и умирающих потонули в яростных воплях живых и невредимых. Тур бросил штурвал и поспешил на подмогу Томасу, громко и отчаянно матерясь. Канонир же, облокотившись об пушку, сбил с ног одного из наседавших на него пиратов и ударом шпаги пронзил грудь другому, но третий, особенно упёртый, парировал пару его ударов и в свою очередь поцарапал псу бедро. Робби Йорк спокойно устроился выше палубы, прислонившись спиной к мачте, и разряжал пистолет за пистолетом в головы дерущихся: когда началась абордажная сцепка, зайчишка благоразумно прихватил аж пять стволов и ни одна его пуля не была потрачена зря. Последним выстрелом он убил того из пиратов, который ранил Томаса.

К этому моменту Морфей, уже получивший несколько лёгких ран, не мог больше прикрывать своего капитана, и Кристиан тоже едва сдерживал натиск пиратской братии. Артур Гриньи увидел их бедственное положение, ударом задней лапы отбросил от себя вонючего фокстерьера и перескочил на палубу галеона. За ним поспешили ещё трое-четверо зверей, которые без зазрения совести ударили в спины дерущимся, никого не убив, но зато разбросав врагов во все стороны. Кристиан и Морфей собрались с силами и, размахивая клинками, соединились с этим маленьким отрядом.

- Дела плохи! - заметил Гриньи, ловко парируя чей-то удар и собственным выпадом пронзая мелькнувшее в темноте тело. - Они нас могут одолеть, кэп!

- Справимся, - прорычал Кристиан.

На них вновь набросились враги и стало не до разговоров. Отчаянная схватка вспыхнула с новой силой, потому что вражеский капитан уже был на палубе. Далматинец в чёрном одеянии ловко отрубил челюсти одному из псов команды Кристиана, пробил клинком своей сабли грудь ящеру, затем перекинул за борт лиса, с протяжным воплем упавшего в воды… И тут нарвался на Маджера Гайо. Шакал, который пока никак себя не проявлял, показал вражескому капитану чудеса фехтования: своей рапирой он ловко провёл лезвие сабли слева от себя, перевернул клинок и ловким движением вонзил его в левую лапу далматинца, пробив её точно посередине подушечки. Капитан взвыл от боли, а шакал продолжил движение и оттолкнул врага от себя, повалил его на пол. Сабля улетела под лапы дерущимся.

- Perro scurka(8)! - прорычал далматинец, силясь спихнуть с себя шакала.

- Не понял, но прозвучало мерзко! - ответил тот и вонзил свои острые зубы в глотку капитана.

Захрипев, пёс выгнулся, пытаясь из последних сил сбросить с себя противника, но острые клыки шакала крепко застряли у него в горле. Тело далматинца дёрнулось пару раз и затихло, но в пылу битвы мало кто обратил на это внимание. Сражение продлилось ещё целый час, то перекатываясь с корабля на корабль, то концентрируясь на борту только одного судна. Волнами накатываясь друг на друга, пираты рубились так, как могли сражаться только обречённые на смерть, для которых в случае победы наступило бы помилование. Дорогая одежда и простые мундиры стали одинаковыми рваными и окровавленными тряпками, позолоченное оружие летело за борт вместе с обычным. Шляпы слетали с голов и головы без шляп катились по дереву. Пистолеты и ружья превратились в дубинки, став дополнением к шпагам, рапирам и саблям. Клыки и когти впивались в чужую шкуру, ломались, с фонтанчиками крови вылетая из сломанных челюстей. Рычание и вой слились в единую какофонию, дополнившуюся треском оружия — и жуткой была эта мелодия…