Мономашич. Мстислав Великий

Ошеломлённые новгородские бояре не стали спорить, когда после пира Владимир Всеволодович пригласил священника и стал приводить их к честному кресту, давая клятву, что не помышляли они на Мономахов род худого, ныне слуги верные и готовы служить до самой смерти. Даже Степан Щука и Анисим Лукич не стали упираться, но Константин Мовсиевич, которого тут же князь нарёк новым посадником новгородским, не преминул воспользоваться властью и поведал, что сии двое — самые ярые крамольники и со Ставр ом действовали заодно. Мономах повелел схватить и их тоже.

Остальные бояре во главе с новым посадником вскоре отправились восвояси. Но раньше из Киева выехал боярин Славята — отписать на Всеволода Мстиславича угодья опальных бояр, а имение Ставра отдать на поток обиженным им Даньславу Борисычу и Ноздрече. Славята спешил — словно чуял, что его могут опередить...

До ночи искали беглеца. Обшарили весь дворец, клети, повалуши, сад и каморки холопов. Прошли даже к княгине Мономаховой, спросить, не видала ли чего, и упредили, чтоб была осторожнее. Только к Евфимии не догадались заглянуть — слишком тихо жила вдовая дочь Мономаха. Правда, шептали про неё разное — в том числе говорили, что Коломан не зря отослал Евфимию: больно стар и безобразен был он для семнадцатилетней княжны, вот та и завела себе полюбовника. И нынче не торопится идти в монастырь потому, что завёлся у неё, дескать, сердечный друг. С ним милуется по ночам. Конечно, вслух это не говорили — как-никак, дочь Мономахова, да ещё и вдова с малым сыном, — но люди на то и люди, чтоб разное болтать.

Впрочем, если бы кто не спал эту ночь и гулял возле княжьего сада, наверняка поверил бы самым смелым бредням. Ибо в глухую полночь отворилась дверка, и княгиня Евфимия выпустила из своего терема парня!

Жизномирич упал ей в ноги, касаясь лбом подола летника.

   — Век за тебя буду Бога молить, княгиня, — шептал он.

   — Беги, беги. — Евфимия пугливо озиралась по сторонам. — Увидят ещё, не ровен час!.. Коня-то сумеешь добыть?

   — Добуду.

   — Беги!

Где-то протяжно закричал сторож на стене — перекликались дозорные. Вспугнутый криком, Валдис вскочил на ноги и ринулся прочь.

4

Весть о воцарении Владимира Всеволодовича Мономаха и венчании его царём птицей облетела Русь. Одни узнали об этом раньше, другие — позже. Обрадовались Мономашичи — Ярополк и Андрей, Юрий и Вячеслав. Старый Давид Святославич только вздохнул — он давно уже не верил в то, что Святославичам удастся вернуться на золотой стол. Стиснул кулаки, но запрятал досаду поглубже Ярослав Святославич Муромский. Спокойно приняли эту весть братья Ростиславичи и Всеволодко Городенский. Но были и те, кто возмутились. Одним из них был Ярославец Святополчич Волынский.

Весть пришла через жену, молодую Елену Мстиславну. Ближний человек её отца донёс весть до Волынской княгини, и молодая женщина со всех ног бросилась на половину мужа.

   — Ярослав! — воскликнула она, появляясь на пороге мужниной светлицы. — Ведаешь ли, какая на Руси радость?

Ярославец тоже получил весть — от иудеев, которые были дружны с его отцом и не забывали сына. Мрачен и задумчив сидел он у окна, размышляя о будущем, и возглас жены отвлёк его от тяжких дум.

   — Чего примчалась? — напустился он на жену. — Делать тебе нечего, что по терему как угорелая носишься?

Елена побледнела, отшатнулась, но осталась на месте.

   — Князя киевского царём русским назвали! — сказала она. — Патриарх из Византии приезжал — прислал дары и венец царский!

   — И что? Мне из-за этого велишь пир горой устроить и весь Владимир-Волынский поить-кормить?

   — Но ведь радость...

   — Кому? Коту радость — мышам слёзы! Дура ты, баба! Дура и есть! Нешто тебе бабским твоим умом понять, чего сотворилось?

   — Как же не понять! — обычно Елена не перечила мужу, зная его тяжёлый нрав, но сегодня осмелела. Как-никак, ведала, чьего она рода. — Князь киевский царём Руси стал!

   — Мономах-то царём, а мы — кем? Мнишь, стала ты царского рода, как и Юрко стал царевичем?

   — Да.

Ярославец рассмеялся злым лающим смехом.

   — Дура! Дура и есть! — повторил он. — Мономах твой — царь, сын его — наследник царского рода, а все прочие — царские слуги! И ты царю слуга, и Юрко твой! И я! Захочет теперь царь — со стола нас сгонит, а то и вовсе из Руси выгонит, чтоб родных детей-внуков на столы посадить. И придётся тебе по чужим землям скитаться, а не то в монастырь уходить.

   — Это ты всё нарочно говоришь! — воскликнула Елена. — Мономах не такой!

   — А пошла ты к дьяволу со своим Мономахом! Провались к чертям ваше проклятое племя!

   — Не смей! — От возмущения Елена забыла страх перед мужем. — Не смей так говорить!

   — Рот мне затыкаешь? Вон! Убирайся!

Елена выскочила вон. Дверь за нею с треском захлопнулась.

Ярославец рванул узкий ворот рубахи — золочёная пуговка отскочила и запрыгала по полу. Его душила злость. Своим воцарением Мономах отнял будущее не только у него — у всех князей на Руси. А ведь он, Ярославец, последний наследник золотого стола по Русской Правде.