Мономашич. Мстислав Великий

Несколько дней спустя, потомив строптивых новгородцев ожиданием, Владимир Мономах наконец пригласил их в терем. Бояре шли толпой, важно ступая по вощёным полам княжеских покоев. От их отроков и слуг на просторном дворе стало тесно. Но когда распахнулись двери в гридницу, бояре стихли.

Владимир Всеволодович знал, как удивить гостей. Он восседал на золотом стольце важный, гордый, неприступный, неулыбчивый, в окружении сыновей. Мстислав стоял по правую руку, молодой Роман — по левую. На высоком, с залысинами, лбу Мономаха сверкала каменьями шапка Мономаха — драгоценный дар Алексея Комнина.

Повисло молчание. Мономах сидел и ждал. Стояли новгородцы, глядя на киевского князя. Потом Константин Мовсиевич первым потянул с головы шапку:

   — Здрав буди, князь Владимир стольнокиевский!

Следом подхватился робкий Саток Сытинич и Домажир Осипович:

   — Здрав буди, княже!

И — пошло. Один за другим бояре ломали шапки, иные кланялись. Чуть прищуренные светлые глаза Владимира Мономаха зорко следили за новгородцами — кто ниже склонился, кто громче молвил, кто отводит взгляд. Ничего, что слишком много строптивцев! Кто не согнётся — сломаем! Мстислав замер рядом, спокойный, холодный. Его взгляд всего на миг скользнул по Ставру, но сотскому сразу показалось, что в палате жарко и душно. Ничего хорошего этот взгляд не сулил. И Ставр раздумал ломать перед князем шапку. Семи смертям бывать, а одной не миновать!

Нашлись и другие гордецы. Степан Щука только кивнул головой, не спеша согнуть спину. Анисим Лукич приветствовал князя как равного себе, а на Мстислава и вовсе взглянул, как на юношу, коего помнил с давних лет. Выждав, Владимир Мономах произнёс:

   — Здравы будьте и вы, мужи новгородские. Ведомо ли вам, почто призвали вас в Киев?

Иного начала ждали новгородцы, оторопели. А Мономах вдруг улыбнулся и выпрямился:

   — А призвал я вас на почестей пир! Ведомо ли вам, что недавно сам император византийский, откуда пришла на Русь вера христианская, признал мои права на золотой стол и венчал царским венцом? Ныне я — царь всея Руси! И желаю пир дать ради вас, новгородцы! Ибо вся Русь уже о том знает и лишь вам сие не ведомо!

Он хлопнул в ладоши, и тотчас распахнулись боковые двери. И стало видно, что в сенях ждут накрытые столы — ломятся от блюд с пирогами и кашами, а слуги ждут, чтобы начать вносить жареных поросят, лебедей, уток, кабанов и баранов.

Бояре оживились. Вот это другое дело! Видать, всё ж таки уважает Владимир Киевский Великий Новгород, что ради его именитых мужей закатывает пир! Они довольно загомонили и двинулись к столам.

Всё ещё предчувствуя недоброе, Ставр не стал лезть на передние места. В думной палате он ведал, что не сидеть ему подле посадника, несмотря на то, что в сватах у него именитейшие мужи. Тем более что впереди, подле Константина Мовсиевича и Анисима Лукича, уже сели Мономах с сыновьями. Ставр выбрал место с краю, подальше от княжьих строгих глаз.

Начался пир. Мономах провозгласил здравицу за Новгород и его вятших мужей. В ответ поднялся Константин Мовсиевич и поднял чашу за Киев и князя Владимира. Бояре, обрадованные угощением и почтением князя к их городу, откликнулись сразу. Но Ставру дорогое иноземное вино не шло в горло. За Новгород он кое-как выпил, но за князя — лишь пригубил и первым опустил чашу на стол. Степан Щука тоже едва смочил усы в вине. А Саток Сытинич — так тот и вовсе чуть не поперхнулся от робкого страха.

Мстислав на пиру пил менее прочих не потому, что любил трезвых и не терпел пьяных. Как и отец, он знал меру, но сейчас иные помыслы владели князем белгородским. Средь бояр ковалась крамола, а где, как не на пиру, где вино и меды развязывают языки почище калёного железа и кнутов, вызнать, кто главный зачинщик? Поэтому он почти не пил и не ел, а лишь смотрел и слушал. Отец доверил ему сие дело — всё-таки Мстислав долго прожил в Новгороде, многих бояр знал и понимал, кто чего стоит.

Обоих посадников Мстислав не трогал — Константин Мовсиевич душой и телом стоит за Киев, ратует, что без него Новгороду не прожить и что князя киевского надо слушаться. Это верный слуга, и те, кто остался с ним, тоже верные люди. Анисим Лукич богат и жаден. Этот власть захватил, как кубышку с гривнами, — лишь бы другому не досталась, а чего с нею делать, не знает. Пригрози отнять его имение — он ради этого выпустит власть из рук. Никита Ядреич, Домажир Осипович — тоже ни шатки ни валки. Старый боярин Ядрей всё склонял молодого Мстислава более любить Новгород, чем далёкий Киев. Сын мог пойти по стопам отца... А там кто, на дальнем конце стола? Знакомые лица! И в грамоте, переданной сыном Всеволодом, про этих бояр говорилось. Надо же! Как не боятся на глаза-то показываться! Уж не они ли главные крамольники?

   — А что это ты, Ставр Гордятич, не ешь, не пьёшь? — вдруг громко вопросил Мстислав. — Неужели не по нраву пришлось угощение наше?

Ставр, перед которым стояла почти полная чаша, вздрогнул и с усилием поднял голову:

   — Благодарствую, княже, сыт я!