Мономашич. Мстислав Великий

Боярские отроки тем временем не скучали — как-никак, это было подворье великого князя киевского и царя русского. Их пригласили в нижние сени, где тоже накрыли столы. Будь пир иным, да будь они в старшей дружине, сидеть бы им в палатах, зреть издалека князей. Но и так хорошо веселье.

Шум в сенях услыхали сквозь гомон пира и бульканье вина. Люди оставили еду, заинтересовались.

   — Чего там? — спрашивали они друг у друга и княжеских слуг, что подавали гостям угощение.

   — Вяжут кого-то, — ответил чашник.

   — Крамольника словили, — просветил другой, только что выходивший на двор. — На Владимир-Всеволодича крамолу ковал.

   — Это кто же?

   — Да новгородский. Из ваших.

Боярские отроки побросали все, выскочили из нижних сеней, любопытствуя.

   — Сыромятиной вяжи! — раздавались крики в верхних сенях. — Ишь ты! Велик чёрт! — Слышались короткие сдавленные крики и шум борьбы. А потом всё затихло.

Ставра наконец связали и, спутав ноги вторыми вожжами, волоком понесли вниз, чтобы бросить в поруб. Протолкавшийся вперёд Валдис узрел своего хозяина.

   — Ставр Гордятич! — ахнул он, бросаясь вперёд.

Ставр, услыхав знакомый голос, извернулся в руках державших его парней и увидел Жизномирича.

   — Валдис! Беги! Василисе...

   — Держи его! — раздался крик. — Это его человек! Хватай! Лови!

На крыльцо вышел Владимиров боярин Славята, коего Мономах послал проследить, чтобы крамольника заперли в поруб. С ним был кузнец — двое его помощников тащили цепи, в которые надлежало заковать пленника.

   — Держи крамольников! — закричал Славята, указывая на Валдиса. Тот шарахнулся прочь, прорываясь сквозь столпившихся боярских отроков, когда на него бросились княжеские гридни. Кто-то из слуг попробовал удержать парня, но юркий Валдис ушёл из смыкающегося кольца и ринулся прочь.

   — Беги! — нёсся ему вдогон отчаянный крик Ставра. — Василисе!., скажи!., князь!..

Ему на горло набросили верёвочную петлю, потянули, и сотский захрипел, задыхаясь.

За Жизномиричем бросились в погоню. По слову кого-то из Владимировых бояр на дворе Князевы гридни уже накинулись на остальных отроков, оттесняя их обратно в нижние сени, чтобы те не могли помочь врагу князя. Отовсюду на шум сбегались люди.

Куда бежать, Валдис не знал. Он впервые оказался в княжеском дворце и испуганно метался среди построек.

   — Вон он! Держи! — раздались за спиной крики. — Стой!

Деваться было некуда — кругом враги. Если он остановится, его бросят в тот же поруб, что и боярина, а то и убьют. Валдис был уверен, что Ставра Гордятича ждёт смерть, и готовился дорого продать свою жизнь. Кабы не мать и Василиса Микулишна, ждущие в Новгороде, может, так оно и надо. Но юноше нужно было жить — чтобы успеть донести горькую весть до своих.

Ноги сами вынесли его на задворки, он не сразу понял, что попал в сад. У боярина Ставра был такой же, только поменьше — там гуляли его дочери, а с недавних пор — молодая жена. Отсюда некуда было бежать — кроме как...

За кустами сирени виднелись высокие ступени княгинина крыльца. Раздумывать было некогда, и Жизномирич, в три прыжка взлетев на узкое крыльцо, всем телом налёг на дверь.

Та оказалась не заперта, и парень кубарем вкатился в тёмные тесные сени. Едва не упал, быстро прикрыл за собой дверь, пробежал сени, толкнул ещё одну дверь — и нос к носу столкнулся с молодой женщиной в тёмном вдовьем уборе.

Она вышла на шум и топот и замерла на пороге, испуганно распахнув глаза. Несколько мгновений прошло, а потом женщина глубоко вздохнула, набирая воздуха в грудь. Но прежде чем она завизжала, парень упал в ноги:

   — Не выдай, княгиня! Я не тать и не вор!

   — Кто ты?

   — Дружинник я боярский. Господина моего, Ставра Гордятича, князь Владимир велел в цепи заковать, в поруб бросить, и меня вместе с ним. Спаси, княгиня! Не выдай! Христом Богом прошу!

   — Но если господин твой на князя замышлял...

   — Не было у Ставра Гордятича дурных мыслей, истинный крест! — отчаянно перекрестился Валдис. — Не выдай на расправу! Ведь не только ему — и жене его беда грозит! И матушка моя в Новгороде осталась. Я один у неё! Ставр Гордятич мне отца заменил!

Евфимия Владимировна, после возвращения из Венгрии жившая у отца затворницей и готовившаяся к постригу, ничего не знала о новгородской замятие. На каких-то три года она была старше Жизномирича, но её жизнь была уже кончена. Ни своего дома, ни мужа — только сын Борис скрашивал её жизнь. А ведь могло всё быть по-иному...

Евфимия не любила своего отца. Почитала, как предписывало Евангелие, но не любила. Кабы не пожелал он отдать её замуж за старого, плешивого, злобного Коломана — сейчас была бы счастлива за другим. Отец за дочь решил, что ей делать. И Евфимия попятилась, маня юношу за собой:

   — Пошли!