Молодые львы

– Я не могу остаться с тобой. – В голосе Хоуп звучало отчаяние. – Мне надо возвращаться. Все спали, когда я ушла, но теперь они уже встали и гадают, куда же я подевалась. Я должна пойти с ними в церковь, а после службы все-таки попытаюсь переговорить с отцом.

– И правильно, – покивал Ной. – Так и сделай.

– На той стороне улицы есть отель. – Хоуп указала на трехэтажное деревянное здание в пятидесяти ярдах от платформы. – Ты можешь пойти туда, перекусить, отдохнуть. Я приду за тобой в одиннадцать часов. Тебя это устроит? – озабоченно спросила она.

– Отличная мысль! – с деланным воодушевлением воскликнул Ной. – Я там и побреюсь. – Он широко улыбнулся, словно высказал блестящую идею.

– Ной, дорогой… – Хоуп шагнула к нему, сжала ладонями его лицо. – Я очень сожалею, что все так вышло. Я тебя подвела. Подвела…

– Чепуха, – мягко возразил он. – Чепуха.

Но в душе Ной осознавал, что так оно и есть. Хоуп действительно его подвела. И вот это удивило его больше всего. Просто потрясло. Он полностью ей доверял, она никогда не дрейфила, всегда и во всем была с ним искренна и откровенна. Но к разочарованию и обиде, которые испытывал Ной в то холодное рождественское утро, пожалуй, примешивалась и радость. Может, и хорошо, что она сейчас его подвела. Он-то знал, что сам не раз подводил ее раньше, и понимал, что и в будущем ничего не изменится. Поэтому теперь они были на равных, ему наконец-то представился случай за что-то простить ее.

– Не волнуйся, дорогая. – Ной вымученно улыбнулся. – Я уверен, все будет хорошо. Я подожду тебя там. – Он указал на здание отеля. – Сходи в церковь. И… – губы Ноя вновь растянула грустная улыбка, – помолись за меня.

Хоуп со слезами на глазах улыбнулась, затем повернулась и быстрым, решительным шагом, не обращая внимания на лед, направилась к лестнице. Ной провожал ее взглядом, пока Хоуп не скрылась за углом, торопясь к родному дому, где ее уже ждали пробудившиеся суровый отец и говорливый брат. Ной, подхватив чемодан, двинулся к отелю. Пересек улицу, открыл дверь отеля и замер. «Господи, – подумал он, – я же не поздравил Хоуп с Рождеством».

Лишь в половине первого раздался стук в дверь его комнатушки, где хватило места только для крашеной металлической кровати да треснувшей раковины. За эту «роскошь» Ной заплатил два с половиной доллара, и на все рождественские праздники у него осталось три доллара и семьдесят пять центов. Правда, обратный билет он купил еще в Нью-Йорке. Однако особой тревоги Ной не испытывал. Он уже узнал, что еда в Вермонте стоит дешево. Завтрак с яичницей из двух яиц обошелся ему всего в тридцать пять центов. Но от тяжелого вздоха Ной все-таки не удержался. Мало ему войны, любви, существующего чуть ли не две тысячи лет варварского деления человечества на евреев и неевреев и естественного нежелания отца отдавать дочь незнакомцу, так еще надо считать каждый цент, чтобы прожить праздники на эти жалкие гроши.

Ной открыл дверь, изобразив на лице, как он полагал, приятную улыбку, которой и намеревался встретить Хоуп. Но на пороге стоял служащий отеля, сморщенный краснолицый старик.

– Дама и господин в холле, – доложил он, повернулся и отбыл.

Ной озабоченно посмотрелся в зеркало, прошелся расческой по коротко стриженным волосам, поправил галстук и вышел из номера. «Почему, – спрашивал он себя, спускаясь по скрипучим ступеням, пропахшим воском и свиным жиром, – почему человек, пребывающий в здравом уме, должен сказать мне «да»?» В кармане три доллара, иноверец, здоровья никакого, армии – и той не нужен, профессии нет, честолюбие ограничивается желанием жить в любви с его дочерью. Ни семьи, ни образования, ни друзей. Лицо грубое, иностранное, таким, во всяком случае, покажется оно жителю Вермонта. Речь запинающаяся, густо пересыпанная словечками, понахватанными в плохих школах и среди простонародья во всех уголках Америки. Ною доводилось бывать в таких городках, и он знал, какие там живут люди. Гордые, не допускающие в свой круг чужаков, суровые, с семейными традициями, восходящими к тем дням, когда в городке закладывался фундамент первого дома, со страхом и презрением взирающие на толпы эмигрантов, наводнивших мегаполисы. Никогда раньше Ной не считал, что в Америке он пришелец, а вот тут вдруг это почувствовал, в тот самый момент, когда вышел в холл и увидел мужчину и девушку, которые, сидя в деревянных креслах-качалках, смотрели сквозь окно на скованную морозом улицу.

Они поднялись, когда услышали шаги появившегося в холле Ноя. Какая Хоуп бледная, отметил Ной с предчувствием беды. Медленно, очень медленно он приближался к отцу с дочерью. Высокий, сутуловатый мистер Плаумен выглядел так, словно всю жизнь занимался тяжелым физическим трудом и в последние шестьдесят лет ежедневно вставал не позже пяти часов утра. Угловатое, суровое лицо, усталые глаза за очками в серебряной оправе. Он не выразил ни дружелюбия, ни враждебности, когда Хоуп представила своего жениха:

– Отец, это Ной.