Молодые львы

У мужчин такой вид, отметил про себя Майкл, будто каждый из них тяжело болен или должен кормить с десяток голодных ртов. А их женщины – и жены, и матери – смотрят на других мужчин, словно прокуроры, разве что не говорят: «Я вижу тебя насквозь. Здоров как бык, да и денежек припрятано выше крыши, а теперь ты хочешь, чтобы в армию вместо тебя пошел мой сын или муж. Так вот, ничего у тебя не выйдет. И не надейся».

Дверь, ведущая в зал, открылась, из нее вышли невысокий черноглазый юноша и его мать. Она плакала, а на пунцовом лице юноши читались раздражение и испуг. Все взгляды, холодные, оценивающие, сосредоточились на них. Должно быть, сидящие в приемной уже видели хладный труп на поле боя, белый деревянный крест и звонящего в дверь почтальона с телеграммой в руке. Жалость в этих взглядах напрочь отсутствовала, в них читалось лишь злорадное удовлетворение: «Что ж, еще один сукин сын не смог их провести».

На столе одной из секретарш задребезжал звонок. Она взглянула на лежащий перед ней листок, поднялась и оглядела приемную.

– Майкл Уайтэкр. – Голос у этой девицы был такой занудный, скрипучий.

И вообще она уродина – длинный нос, фунт помады на губах. Вставая со стула, Майкл заметил, что ноги у секретарши кривые, а чулки перекошены и морщат.

– Уайтэкр! – Теперь к скрипу в ее голосе добавилось раздражение.

Майкл помахал девице рукой и улыбнулся:

– Не нервничайте, дорогуша. Я уже иду.

В ее ответном взгляде сквозили надменность и чувство собственного превосходства. Майкл ее не винил. Ей была свойственна наглость, которая проявляется в каждом, кто становится государственным служащим, и к тому же она упивалась властью над мужчинами, уходившими на войну, чтобы отдать за нее жизнь. Мужчинами, ни один из которых никогда не одарил ее добрым взглядом. Любое подавляемое меньшинство – негры, мормоны, нудисты, женщины, которых никто не любит, – думал Майкл, направляясь к двери, находит способ отыграться на других. А уж в призывной комиссии вести себя по-человечески может только святой.

Открывая дверь, Майкл с удивлением отметил, что его пробирает легкая дрожь. Бред какой-то, разозлился он на себя, оказавшись лицом к лицу с семью мужчинами, восседавшими за длинным столом. Они все смотрели на него. Войдя в этот зал, Майкл перешагнул нечто большее, чем порог. Если в приемной он лицезрел страх и негодование, то здесь его встретили подозрительность, недоверие, бессердечность. «Ни одного из них, – думал Майкл, хмуро оглядывая эти неприветливые физиономии, – я бы в собеседники не выбрал. И если бы не необходимость, никогда не стал бы с ними общаться. А ведь все они мои соседи. Кто их выбирал? Откуда они взялись? Почему им так хочется отправлять на войну людей, которые живут с ними в одном городе?»

– Пожалуйста, присядьте, мистер Уайтэкр, – нарушил молчание председатель комиссии, толстый старик с тяжелым двойным подбородком и маленькими злыми глазками, указав на стул во главе стола. Даже «пожалуйста» он произносил с вызовом в голосе. Любопытно, а в какой войне этот тип участвовал сам, подумал Майкл, шагая к стулу.

Лица всех членов комиссии повернулись вслед за Майклом, словно орудийные стволы крейсера, изготовившегося к стрельбе. «Потрясающе, – отметил Майкл, усаживаясь на стул, – я живу в этом районе десять лет и ни разу не видел ни одного из этих людей. Должно быть, они сидели по подвалам, терпеливо выжидая удобного момента, чтобы выйти на свет Божий. Вот он и наступил».

Стену за столом украшал американский флаг, на этот раз из настоящей ткани – единственное яркое цветовое пятно в мрачной комнате. Серые и синие костюмы членов призывной комиссии, их желтовато-серые лица из общего фона не выбивались. Майкл внезапно осознал, что таких комнат по всей стране тысячи и в каждой сидят пять – десять человек с мрачными, каменными, подозрительными физиономиями. Их лысины осенены звездно-полосатым флагом, а перед ними день за днем чередой проходят десятки и сотни тысяч озлобленных, насильно призываемых в армию мужчин. Должно быть, эти комнаты стали символом 1942 года. Здесь сосредоточились ужас, насилие, обман, здесь только брали, не обещая взамен ничего, кроме ран или смерти.

– Значит, так, мистер Уайтэкр. – Председатель комиссии близоруко уставился в досье. – Вы относите себя к категории «три-а», ссылаясь на наличие иждивенцев. – Он злобно взглянул на Майкла, словно спрашивал его: «Так где револьвер, из которого вы застрелили несчастного?»

– Да, – кивнул Майкл.

– Мы выяснили, – председатель слегка возвысил голос, – что вы не живете со своей женой. – Он торжествующе оглядел сидящих, и некоторые согласно кивнули.

– Мы развелись, – признал Майкл.

– Развелись! – повторил председатель. – Почему вы скрыли это обстоятельство?

– Послушайте, давайте сэкономим друг другу время. Я собираюсь идти в армию.

– Когда?

– Как только состоится премьера спектакля, над которым я сейчас работаю.

– И когда произойдет это торжественное событие? – подал голос толстячок с другого конца стола.