Молодые львы

– Смотрите-ка, американец! Он мертв. Эй, да он же полковник. Это ж надо. А выглядит как рядовой.

Майкл хотел сказать что-нибудь очень теплое и доброе о своем друге, полковнике Павоне, но и язык отказывался ему подчиняться. А когда Майкла подняли с асфальта, причем подняли со всей возможной осторожностью, учитывая, что их окружали темнота, неразбериха и женский плач, он тут же потерял сознание.

Глава 33

Сборный лагерь пополнения пехоты расположился на сырой равнине неподалеку от Парижа. Солдаты жили в палатках и немецких казармах, стены которых все еще украшали изображения рослых парней, улыбающихся стариков, пьющих пиво из больших кружек, и босоногих толстомясых деревенских девах, статью напоминающих першеронов. Многие американцы, прошедшие через этот лагерь, сочли необходимым зафиксировать это событие на тех же стенах, которые теперь пестрели надписями типа «Сержант Джо Захария, Канзас-Сити, Миссури» или «Майер Гринберг, рядовой первого класса, Бруклин, США».

Тысячи мужчин месили ноябрьскую грязь, ожидая отправки в дивизии для восполнения боевых потерь. Сдержанностью и молчаливостью они резко отличались от шумливых, вечно на что-то жалующихся американских солдат, которых Майклу доводилось видеть раньше. Стоя у входа в палатку, где ему отвели койку, и глядя на мокрые дождевики солдат, бесцельно слоняющихся по ротным линейкам, Майкл мысленно сравнивал этот лагерь с чикагскими бойнями, где запертый в загонах скот покорно ждет своей участи, чуя запах неизбежной смерти.

– Пехота! – горько жаловался молодой Спеер, сидевший на своей койке в палатке. – Меня послали на два года в Гарвард, обещали выпустить офицером, а потом передумали и все отменили. И вот я после двух лет в Гарварде всего лишь рядовой пехоты! Да что же у нас за армия!

– Не повезло, – сочувственно отозвался Кренек, занимавший соседнюю койку. – Тут ты прав, армия у нас – дерьмо. В ней все зависит от связей.

– Связи-то у меня есть, – резко ответил Спеер. – Как, по-твоему, я попал в Гарвард? Но мне уже никто не смог помочь, когда пришел приказ. Моя мать чуть не умерла от горя.

– Естественно, – сказал Кренек. – Такой удар для всех близких.

Майкл кисло улыбнулся и обернулся посмотреть, не насмехается ли тот над молодым человеком из Гарварда. Кренек служил пулеметчиком в 1-й дивизии. Он был ранен сначала в Сицилии, потом еще раз в День «Д» и теперь дожидался третьей отправки на фронт. Но Кренек, маленький, худощавый, смуглый паренек из трущоб Чикаго, искренне жалел молодого бостонского аристократа.

– Может, война закончится уже завтра, – вставил Майкл.

– Тебе сообщили об этом из ставки верховного главнокомандующего?

– Нет, но в «Звездах и полосах»[88] пишут, что русские каждый день продвигаются на пятьдесят миль.

– Русские. – Кренек покачал головой. – Я бы не ставил на то, что русские выиграют для нас войну. В конце концов для взятия Берлина привлекут Первую дивизию. Она и поставит точку в этой войне.

– Ты хочешь, чтобы тебя послали в Первую дивизию? – спросил Майкл.

– Господи, да нет же! – Кренек оторвал взгляд от карабина, который он чистил, сидя на койке. – Я хочу выйти из этой войны живым. Первая дивизия слишком хороша, и все это знают. Она слишком знаменита. Известность убивает. Если нужно высадиться на укрепленный берег, если надо взять неприступную высоту, если требуется возглавить атаку, сразу вспоминают о Первой дивизии. Если тебя направляют в Первую дивизию, лучше сразу пустить себе пулю в лоб. Я хочу, чтобы меня послали в серенькую, никому не известную дивизию, которая со времен Перл-Харбора не заняла ни одного города. Ранение – это самое лучшее, на что ты можешь рассчитывать в Первой дивизии. Меня дважды награждали «Пурпурным сердцем», и всякий раз меня поздравляли все солдаты нашего взвода. Первой дивизией командуют лучшие генералы нашей армии, они всегда рвутся в бой, ничего не боятся, а для солдата это верная смерть. Я уже навоевался, теперь мой девиз: пусть вся слава достанется другому. – Кренек вновь склонился над карабином и начал тщательно протирать маслом все металлические части.

– И как оно там? – нервно спросил Спеер, симпатичный блондин со светло-синими глазами. При взгляде на него в воображении возникала длинная череда гувернанток, тетушек и более дальних родственниц, которые по субботам водили его на концерты Кусевицкого[89]. – Каково служить в пехоте?

– В пехоте все одно и то же, – ответил Кренек. – Ты топаешь пехом, топаешь и снова топаешь.

– Слушай, я серьезно. Что там с тобой делают? Отправляют в часть и тут же посылают в бой?

– Если ты хочешь знать, подготавливают ли тебя к тому, с чем ты можешь столкнуться на поле боя, то ответ однозначный – нет. Во всяком случае, в Первой дивизии.

– А ты? – спросил Спеер Майкла. – В какой дивизии воевал ты?

Майкл подошел к своей койке, тяжело опустился на нее.

– Я не воевал на фронте. Служил в Управлении гражданской администрации.

– Управление гражданской администрации, – повторил Спеер. – Именно туда им и следует меня направить.