Молодые львы

– Короче, настроение у меня было хуже некуда, а приятель дал мне полбутылки мерка – это очень крепкий самогон, который гонят французские крестьяне, так и кусает горло, когда пьешь. Я все выпил, а когда несколько самолетов начали снижаться, послышались какие-то крики, и в голове у меня все смешалось. Понимаете, уже сгустились сумерки, а у немцев вошло в привычку… – Он замолчал, вздохнул, прикрыл глаза рукой. – Стрелок-то я хороший, я навел на них зенитку и открыл огонь. Начали стрелять и другие зенитки. И вот что я вам скажу: на третьем самолете я разглядел полосы на крыльях, звезду, наши опознавательные знаки, но ничего не мог с собой поделать. Самолет летел надо мной медленно, с опущенными закрылками, пытался сесть… Не могу объяснить, почему я продолжал стрелять… – Пэпага убрал руку. – Два самолета сгорели, – продолжал он бесстрастно. – Третий ударился о землю и перевернулся. Через десять минут ко мне подбежал полковник, командир авиационной группы. Это был совсем молодой парень, вы наверняка знаете таких полковников авиации. Его за что-то наградили Почетной медалью конгресса, когда мы еще сидели в Англии. Он подбежал ко мне, учуял запах спиртного, и я уж было подумал, что он пристрелит меня на месте. По правде говоря, я ни в чем не виню полковника, я это заслужил.

Кренек с резким стуком загнал на место затвор карабина.

– Но он меня не застрелил. Он повел меня на взлетно-посадочную полосу и показал, что осталось от обоих сгоревших летчиков, а потом заставил помогать нести третьего, из перевернувшегося самолета, к санитарной палатке. Потом этот летчик все равно умер.

Спеер нервно втянул в себя воздух, и Майкл пожалел молодого человека: не следовало ему такое слушать. Не пойдет этот рассказ ему на пользу, подумал Майкл, потому что в самое ближайшее время его не будут готовить к предстоящим боям, а сразу бросят на штурм линии Зигфрида.

– Меня взяли под стражу, чтобы отдать под трибунал, и полковник сказал, что будет требовать смертного приговора, но, повторяю, я не виню полковника и не держу на него зла, он еще совсем молодой и многого не понимает. Но потом они пришли ко мне и сказали: «Пэпага, мы дадим тебе шанс, под суд ты не пойдешь, тебя отправят в пехоту». «Как скажете», – ответил я. Меня разжаловали в рядовые, а за день до моего отъезда сюда ко мне зашел полковник и сказал: «Надеюсь, что в первом же бою тебе отстрелят яйца».

Пэпага замолчал. Лежал и смотрел в брезент над головой.

– Надеюсь, тебя не пошлют в Первую дивизию, – подал голос Кренек.

– Пусть посылают куда угодно, – ответил Пэпага. – Мне без разницы.

Снаружи раздался свисток. Все поднялись, надели дождевики и подшлемники и вышли на вечернее построение.

Из Штатов накануне прибыло большое пополнение, так что народу в роте было больше, чем полагалось по штатному расписанию. Под мелким, нудным дождем ботинки солдат медленно погружались в грязь. Сержант выкрикивал фамилии, солдаты откликались. Наконец сержант доложил: «Сэр, рота построена на вечернюю поверку. Согласно списочному составу все налицо». Капитан принял рапорт и отправился ужинать.

Однако сержант не распустил роту. Он прошелся вдоль первого ряда, вглядываясь в мокрые лица стоящих в грязи солдат. Ходили слухи, что до войны сержант танцевал в кордебалете. Это был стройный, атлетически сложенный мужчина, бледный, с резкими чертами лица. Грудь его украшали орденские ленточки «За примерное поведение и службу», «За оборону Америки», «За участие в операциях в Европе», но без звездочек, которые получали непосредственные участники сражений.

– Прежде чем вы пойдете на ужин, я хотел бы сказать вам пару слов, – процедил сержант.

По рядам пробежал едва слышный вздох. Война уже вступила в ту стадию, когда все знали, что от сержанта ничего хорошего не услышишь.

– Несколько дней назад на нас свалилась небольшая неприятность, – гаденько усмехнулся сержант. – Мы стоим у самого Парижа, и у некоторых парней возникла мысль смотаться туда на пару ночей и потрахаться. Если у кого-то из вас тоже бродят в головах подобные мысли, позвольте сообщить вам, что до Парижа они не добрались и, естественно, не потрахались. Сейчас они на пути в Германию, и готов спорить, назад они уже не вернутся. – Сержант вновь прошелся вдоль строя, уставившись в землю и засунув руки в карманы. Походка у него легкая, действительно как у танцора, думал Майкл, и выглядит он, как очень хороший солдат, аккуратный, подтянутый, умеющий носить форму… – Довожу для вашего сведения, что всем военнослужащим, приписанным к этому лагерю, в Париже бывать запрещено; военная полиция дежурит на всех дорогах и у входа во все увеселительные заведения, и она тщательно проверяет документы. У всех, и очень, очень тщательно.