– Тебе не надо ничего объяснять, – отозвался Кахун. – Ты это знаешь. Я уверен, что причины у тебя веские.
– Да, – согласился Майкл. – Причины веские. Заранее благодарю. Давай заканчивать. Тут ждет сержант, которому надо позвонить в родильный блок далласской больницы.
– Удачи тебе, Майкл, – донеслось с другого конца провода, и Майкл почувствовал, что Кахун старается вложить в эти слова как можно больше тепла. Ему это почти удалось.
– До свидания. Надеюсь, скоро увидимся.
Майкл открыл дверь телефонной будки и вышел, уступив место технику-сержанту, который, вооружившись пригоршней четвертаков, уселся на маленькую скамейку у телефонного аппарата.
Вдоль по улице, подсвеченной неоновыми вывесками салунов, Майкл направился в конец квартала, где находилось отделение ОООВС[51]. Он уселся за один из длинных столов, за которыми сидели солдаты; некоторые из них спали, развалившись на обшарпанных стульях и положив голову на стол, другие что-то писали.
«Я все-таки это делаю, – думал Майкл, пододвигая к себе лист бумаги и развинчивая перьевую ручку. – А ведь дал себе зарок, что никогда на такое не пойду. Вот у этих парней, что сидят рядом, такой возможности нет. Я же использую друзей, их влияние, свои заслуги на гражданке. Кахун совершенно прав, разочаровавшись во мне. Не трудно представить себе, какие мысли бродят сейчас в голове Кахуна, сидящего в собственной квартире у телефонного аппарата, по которому он только что говорил со мной. Он наверняка думает, что интеллигенты все одинаковы, кем бы они себя ни мнили. Как только начинает пахнуть жареным, они дают задний ход. Когда артиллерийская канонада становится все отчетливее, они разом вспоминают, что у них масса дел и совсем в другом месте…»
Но он еще расскажет Кахуну о Колклу, симпатизирующем Франко, а не Рузвельту сотруднике ФБР, который одним росчерком пера решает судьбу человека, причем решение это обжалованию не подлежит. И еще он расскажет Кахуну об Аккермане и десяти кровавых поединках перед безжалостными глазами роты. Он расскажет, каково служить под командой человека, который хочет видеть тебя мертвым. Штатские в принципе не могут этого понять, но он попытается рассказать. Жизнь на гражданке и жизнь в военном лагере – разные вещи. Американский гражданин знает, что в любом случае может обратиться в соответствующие инстанции, которым поручено вершить правосудие. Но солдат… Надевая армейские башмаки, ты сразу теряешь всякую надежду на действенность жалоб. «Обратись к капеллану, Господь тебе поможет». На другое лучше не рассчитывать.
Он постарается объяснить все это Кахуну, и тот, Майкл это знал, постарается его понять. Но даже если и поймет, отзвук разочарования никогда не исчезнет из его голоса. И Майкл знал, что ему не в чем винить Кахуна, ведь разочарование Майкла в себе самом до конца жизни будет грызть его совесть.
Он принялся за письмо Кахуну, тщательно выводя личный номер и номер части, но отдавая себе отчет в том, что эти до боли знакомые буквы и цифры ничего не скажут Кахуну. Он словно писал иностранцу.
Глава 19
«Боюсь, мое письмо покажется бредом, но я не сумасшедший, – читал капитан Льюис, – и не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, будто у меня не все в порядке с головой. Пишу это в главном читальном зале Нью-Йоркской публичной библиотеки на Пятой авеню и Сорок второй улице, в пять часов пополудни. Передо мной на столе лежат Военные статьи и «Биография герцога Мальборо» Уинстона Черчилля. Мужчина, сидящий рядом, что-то выписывает из «Этики» Спинозы. Говорю об этом лишь для того, чтобы показать: я знаю, что делаю, и с моими рассудком и наблюдательностью все в порядке…»
– За всю службу в армии не читал ничего подобного, – прокомментировал письмо капитан, обращаясь к секретарше из женской вспомогательной службы, которая сидела за соседним столиком. – Как оно к нам попало?
– Прислали из канцелярии начальника военной полиции, – ответила секретарша. – Они хотят, чтобы вы взглянули на этого заключенного и сказали, симулирует он сумасшествие или нет.
«Я допишу это письмо, – читал капитан Льюис, – а потом на подземке доеду до станции «Бэттери», сяду на паром до Губернаторского острова и сдамся».
Капитан Льюис вздохнул, пожалев в этот момент, что его профессия – психиатр. Он не сомневался, что любая другая работа в армии не только проще, но и приносит большее удовлетворение.