Молитва о Рейн (ЛП)

Я несу рюкзак и толкаю «ямаху» – передняя шина почти полностью спущена. Рейн идет рядом. У меня всё еще стоит, и, наверное, будет всегда – меня возбуждает даже то, как она краснеет и накручивает волосы на пальцы. Решаю сосредоточиться на дороге, чтобы не наехать и не наступить на обломки. Это именно то, что мне следовало делать изначально.

– Так... сколько еще осталось до магазина? – спрашиваю я, уставившись на дорогу впереди.

– Эээ... – Рейн смотрит вдаль, как будто она его видит.

На этом участке дороги только старые фермерские дома, такие же, как ее дом. Несколько заброшенных полей и множество деревьев между ними. Никто ничего не выращивает. Даже лошадей нет. Только старые машины и несколько ржавых гаражей.

– Может быть, минут пятнадцать-двадцать? Он находится на другой стороне этого холма, за ледовым катком.

Я усмехаюсь и качаю головой.

– Что?

– Ты просто говоришь так по-местному.

Рейн усмехается:

– Если ты думаешь, что я говорю по-деревенски, то ты не слышал...

– Нет, это не выговор, – прервал я, – просто здесь на юге все говорят тебе расстояние в минутах, а не в милях и используют ориентиры вместо названий улиц.

– Ой, – рот Рейн раскрылся в удивлении, – и правда.

Я улыбаюсь, хотя моя рана начинает сильно болеть оттого, что приходится толкать байк вверх по этому бесконечному холму.

Она наклоняет голову набок, наблюдая за мной.

– Ты сказал: «Здесь на юге». Где ты был до того, как вернулся? На севере?

– Можно и так сказать, – усмехаюсь я, на секунду встретившись с ней взглядом и снова вперив глаза в покрытый мусором асфальт, – какое-то время жил в Южной Каролине, а до этого в Риме.

– О, кажется, я была в Роме*. Это ведь недалеко от Алабамы, верно?

– Не в Роме, в Джорджии. В Риме, в Италии, – поправил я.

– Да ладно!

Рейн протягивает руку и хлопает меня по плечу, едва не задев больное место. Я вздрагиваю и делаю глубокий вдох, но она даже не замечает этого.

– О боже, Уэс, это просто потрясающе! А чем ты занимался в Италии?

– Я был там грандиозным куском европейского мусора.

Рейн наклоняется вперед, глотая каждое мое слово, словно зернышки попкорна. Так что просто продолжаю фонтанировать.

– После того как уехал из Франклин-Спрингс, я нигде не задерживался дольше года – обычно несколько месяцев, а потом меня отправляли в следующий дерьмовый дом в следующем паршивом городе. Как только вышел из системы, решил, что хочу уехать как можно дальше, черт возьми. Меня тошнило от маленьких городков. Тошнило от школы. Я устал оттого, что у меня нет никакого гребаного контроля над тем, куда иду и как долго остаюсь там. Поэтому, в свой восемнадцатый день рождения я проверил все ближайшие рейсы, нашел горящее предложение в Рим, а на следующее утро проснулся в Европе.

– Системы? – темные брови Рейн сходятся вместе. – Вроде системы опеки?

– Ну, да. Неважно, – я пинаю себя за то, что проговорился. И дело не в том, что я стыжусь этого. Просто не хочу говорить о худших девяти годах моей жизни сейчас. Да и вообще никогда, – Рим чертовски невероятен. Он древний и современный, деловитый и ленивый, красивый и трагичный… всё одновременно. Я понятия не имел, что буду делать, когда окажусь там, но как только сошел с самолета, уже знал – всё будет в порядке.

– Каким образом? – Рейн так увлеклась моим рассказом, что наступила на глушитель, валяющийся посреди дороги и чуть не вспахала задницей все дорожное покрытие.

Я стараюсь не расхохотаться.

– Почти все говорили по-английски. Вывески были на английском языке, меню на английском, уличные музыканты даже исполняли попcу на английском языке. Так что… я обменял свои доллары на евро, купил у одного из уличных исполнителей его запасную гитару и провел следующие несколько лет, бренча классические рок-песни перед Пантеоном за чаевые.

Бросаю взгляд на Рейн – она смотрит на меня так, словно это я гребаный Пантеон. Глаза огромные, губы приоткрыты. Тяну ее к мотоциклу, чтобы она не ударилась головой о покрышку перевернутого микроавтобуса «хонда», рядом с которым мы проходим.

– Тебе приходилось спать на улице? – спрашивает она, не моргая.

– Неа, я всегда находил у кого переночевать.

Она прищуривается.

– Ты имеешь в виду девушек? – когда я не поправляю ее, она закатывает глаза так сильно, что того и гляди выкатятся из орбит. – Ты направлял им в головы оружие и заставлял платить за твои продукты?

Я поднимаю бровь и ухмыляюсь.

– Только тем, которые сопротивлялись.

Рейн так морщит носик, будто собирается показать мне язык.

– Так почему же ты уехал, если тебе так хорошо жилось с твоим классическим роком и итальянскими женщинами? – дерзит она.

Моя улыбка исчезает:

– Это было уже после того, как начались кошмары. Эй, осторожно!

Я указываю на осколок стекла, торчащий под странным углом на пути Рейн. Ее внимание не задерживается на нем дольше необходимого и снова обращается на меня.