Молитва о Рейн (ЛП)

– Дилдо! – кричит Рейн, указывая прямо на старую леди, когда мы проезжаем мимо.

Я смеюсь и качаю головой:

– Полагаю, это ПССД*-оргия во Франклин-Спрингс.

Не думаю, что я сказал это достаточно громко, чтобы Рейн услышала меня через шлем, но она заливается смехом и хлопает меня по здоровому плечу.

– ПССД! – визжит она. – Ты видел, эта штука была длиной примерно в фут!

Я набираю скорость; ее руки крепче обхватывают мое тело, а кончики пальцев вжимаются в бока. Это чертовски глупо, но мне не нравится, когда Рейн обращает внимание на чей-то член. Даже если этот член сделан из резины и принадлежит вдове Авраама Линкольна.

Становится все труднее и труднее управлять мотоциклом на трассе, не только из-за брошенных и разбитых автомобилей через каждые десять футов, но и потому, что мусорные контейнеры и баки по всему городу переполнены, и дорога теперь тоже превратилась в мусорную свалку. Мне нужно сбавить скорость и сосредоточиться, чтобы не врезаться во что-нибудь, но не могу не посмотреть на дом Рейн, когда мы проезжаем мимо.

Он выглядит точно так же, как и прошлым вечером, за исключением дыры в двери размером с бейсбольный мяч.

Долбанутая. Усмехаюсь.

Когда мы проезжаем мимо, задаюсь вопросом, что же, черт возьми, там произошло прошлой ночью? Рейн казалась такой расстроенной, когда вернулась и принесла все эти припасы, но, пока я спал, она снова пошла туда. Может быть, девочка ждала, пока ее отец заснет? А может быть, мамаша действительно вернулась домой? Или она просто…

Бах!

Удар по колесам возвращает внимание к дороге, и внезапно мне начинает казаться, что я пытаюсь проехать через зыбучие пески. Байк еле движется и приходится крепче сжимать руль, чтобы удерживать мотоцикл прямо.

– Дерьмо!

Съезжаю на обочину и хочу врезать себе по лицу. Я знал, что это произойдет. Позволил себе отвлечься на одну гребаную секунду. И теперь у меня спустило колесо. Даже не заметил, на что наехал. Так я был внимателен.

Ставлю байк на подножку, снимаю шлем и поворачиваюсь, готовый сказать Рейн, чтобы она убиралась к чертовой матери домой. На самом деле мне хочется закричать на нее. Я хочу ткнуть пальцем в ее идеальное лицо, заставить ее плакать, чтобы слезами смыло этот гребаный макияж. Может быть, тогда она перестанет таскаться за мной, как потерявшийся щенок, и я, наконец, смогу снова сосредоточиться.

Но когда встаю, руки Рейн съезжают. Ее глаза расширяются, а руки описывают огромные круги в воздухе, когда она падает с задней части мотоцикла и приземляется на свой гигантский рюкзак, как перевернутая черепаха.

– Какого хрена, Уэс? – кричит девчонка, перекатываясь с боку на бок в жалкой попытке встать.

Из глубин моей черной, испорченной души вырывается смех, когда я смотрю, как симпатичная черепашка барахтается на земле.

Она прожигает меня взглядом, но это длится всего секунду, прежде чем она тоже начинает хохотать. Когда Рейн случайно хрюкает, ее руки, спрятанные в рукава, взлетают ко рту от стыда.

– Просто сними рюкзак!

Смеюсь сквозь слезы, наблюдая, как она попеременно то пытается встать, то поддается собственному приступу хохота.

Рейн вытаскивает руки из лямок, а я наклоняюсь и поднимаю ее содрогающееся тело с земли. Как только она оказывается в вертикальном положении, то падает мне на грудь, хихикая и икая, и прячет свое свекольно-красное лицо в мою свежевыстиранную рубашку.

И, как в том кошмаре, ее прикосновение – это все, что мне нужно для полной потери контроля над ситуацией, собственным телом и для отказа от собственной воли. Вместо того, чтобы дать ей пинка под зад и отправить домой, как должен, я смотрю, словно заключенный, в своем собственном сознании, как мои руки обнимают ее маленькие плечи и притягивают ближе.

Нет! Какого хрена ты делаешь, размазня? Отпусти ее!

Я кричу на себя, обзываю всеми возможными словами, но мой мысленный голос тонет в порыве эйфории, когда держу девочку в своих объятиях. Она сжимает мою рубашку в своих кулачках и утыкается лицом мне в шею. Чувствую ее жаркое дыхание, короткие вздохи, когда она хихикает, прижавшись ко мне. У нее холодный нос. И все, что могу – это смотреть в смирении, как слизняк, в теле которого я живу, опускает лицо и вдыхает аромат ее гребаных волос.

О Боже! Какой ты жалкий!

Печенька. Она хохочет прямо, как животное с фермы. Выглядит, как выброшенная фарфоровая кукла, которая совершила налет на гардероб подростка. А пахнет, как сахарное печенье.

Отпусти ее, придурок! Припасы! Укрытие! Самозащита!

Вот, что тебе нужно!

Но это напоминание глухому в уши, потому что теперь мой глупый член тоже вышел из-под контроля. А почему бы и нет? Больше ничто меня не слушается. Он оживает и вонзается в ширинку, тоже ища внимания Рейн. Я делаю маленький шажок назад, ровно настолько, чтобы не пихнуть свой стояк ей в живот, как полноценный урод, и она тоже отступает.

То, что нужно.

Момент прошел.

Смех умолк.

Мы опускаем руки и продолжаем путь.