Молитва Каина

«…если бы знала я, милая Наташенька, если бы только могла предположить, какая скука ездить на своих из дальней подмосковной в Петербург, то всенепременно изобрела бы предлог, дозволяющий остаться с тетушкой и выехать вместе с ней осенью, на перекладных, и не терпела бы сейчас мучений народа Моисеева, истомленного бесконечным странствием.

Но душа моя, милая Наташа, уже рвалася в северную столицу, и каждый день отсрочки казался нестерпимым, тем более два месяца, кои любезная наша Клавдия Матвеевна посвятила бы, вне всякого сомнения, разносолам и вареньям, привлекши и меня к их заготовлению, ибо полагает, что будущей жене и матери семейства без знания всех тонкостей сего искусства никак не обойтись. Хотя, отмечу на полях, ее пример свидетельствует, что старой деве рекомые умения не менее приличны… однако не будем о грустном.

Долженствует признать, что по истечении нескольких дней пути возня с горшочками и бочонками, отмеривание сахару и приготовление рассолов с маринадами уже не представлялись мне столь унылым занятием, как недавно, или по меньшей мере не занимающим все сутки напролет… Но сделанный выбор, увы, изменить оказалось поздно.

Бежав от тетиных докук, я угодила в плен дорожной скуки…

Мне кажется, Наташенька, что невзначай я сочинила стихотворную строфу, но муза, едва заглянувши в окошко кареты, почувствовала флюиды нестерпимого моего уныния и, упорхнувши, принудила меня продолжить скучной прозой.

Итак, мы едем на своих, попечительствуя более об отдыхе и кормлении лошадей, нежели о скорости продвижения к цели нашего путешествия… Но все на свете имеет завершение и окончание, и, начав письмо в Любани, надеюсь завершить оное еще в пути и пишу эти строки на Ям-Ижорской станции, где лишь один перегон отделяет нас от Северной Пальмиры.

Станция Ям-Ижора знаменита меж проезжающими великолепным вкусом ухи из форелей, коих весьма искусно удят здесь туземцы в водах быстрой и прозрачной реки, и все путешествующие московским трактом считают своим долгом и обязанностью отмечать тот вкус в дорожных письмах: не избегла бы общей участи и я, но спасение от столь банальной траты чернил и бумаги пришло в лице папеньки, счевшего, что двадцать копеек серебром за фунт рыбы непомерно дорого.

Скажу тебе по секрету, милая моя Наташа, что негаданное – ибо никто не мог предвидеть и тем паче ожидать почти единовременной кончины и Гаврилы Петровича, и Марьи Афанасьевны, и Володеньки, – негаданное превращение папеньки в богатого помещика, владеющего тремя с лишком тысячами душ, произвело с натурой его некую эволюцию, способную, вероятно, даже позабавить человека, наблюдающего за ней со стороны.

Не скажу, что сделался он схожим с г-ном Гарпаговым, – надеюсь, ты помнишь, Наташенька, сего персонажа из французской комедии, что стал переиначивать на русский лад кузен твой Аристарх, да забросил на втором действии? Но тратит папенька, мне кажется, даже менее, нежели в те дни, когда все благосостояние наше состояло в неполной сотне душ, словно опасается, будто нежданное богатство исчезнет, обернется поманившим призраком, истает, как утренний туман под лучами солнца.

Наверное, возросшая папенькина рачительность благонадежнее для семейства, чем безудержное мотовство, в кое ударяются, по слухам, столь многие, обретшие достаток внезапной прихотью Фортуны. К тому же проявляется означенное качество у папеньки в малом, на переезд же к брегам Невы он средств не пожалел и категорически настроен на покупку там жилища, сообразного новому нашему положению.

Оглашенная на семейном совете причина сего перемещения состоит в нежелании жить вдали от Петеньки, оставив того наедине со всеми соблазнами, неизбежно грозящими молодому человеку неполных двадцати лет от роду, впервые оказавшемуся в отрыве от семейства, на новом поприще и в новой среде.

Однако ж есть причина и другая, не названная прямо, но выводы о ней я смогла сделать из услышанных обмолвок и из обрывков разговоров, смолкающих при моем появлении. Она проста: отдав сына в службу, наш папенька решил, что пришла пора озаботиться делами дочери и твердо вознамерился Устроить Мою Судьбу. Прегрешение против грамматических правил допущено неспроста, именно так и надлежит передавать случайно услышанные мною слова папеньки…

Ты понимаешь, Наташенька, что сие для меня означает… Нет, едва ли ты способна представить все многообразие чувств, возникавших и сменявших друг друга в душе моей, особенно сейчас, долгой дорогой, не богатой на внешние впечатления.

Их трудно изложить посредством гусиного пера и чернил, но все же предприму сию попытку. Ты знаешь, милая Наташа, что назвать меня красивой мог бы лишь записной льстец, но таковых не находилось, и за годы, минувшие со дня осознания мною сего прискорбного обстоятельства, я с ним смирилась и…

Хотя кому я лгу? Смирения не оказалось среди предуготовленных для меня Создателем душевных свойств и качеств, равно как красоты не оказалось среди свойств внешних и наружных…