Молитва Каина

И порой выходят на след псы смердючие, да не по силам им злодейство свое довершить: у государя заступников меж простого народа хватает. В прошлом годе, например, в Купянской слободе совсем уж чуть не схватили амператора законного, да не вышло: другой солдат, фамилией Чернышев, выручил. Благо звали его случаем, как и амператора, Петром Федорычем, – вот и выдал себя за государя, погоню по ложному следу пустил. За то и пострадал, в Нерчинск пошел, в каторгу, но истинный Петр Федорович на свободе остался. С Брянского полка тот солдат Чернышев был, и многие его знали, и он, Митрофан, знал. (Слушатели вновь кивали: дело Чернышева было громкое, слухи ползли).

Такая вот история…

Он ее слушал, да на веру не шибко брал, хоть и звучала складно… В чудесное спасение верил – ему, чудом смерти избежавшему, что же не поверить, да и свидетельств хватает: то тут, то там государя видывали, даже если многие врут, то дыма без огня не бывает.

Сомневался он в другом: в разведывании государем бед народных и злодеяний начальничьих. Столько лет тот при старой государыне состоял, а потом и сам на трон сел, – что ж тогда-то за народ не заступился?

По его разумению, спасшийся государь совсем иным заниматься должен был. Людей искать, государыней обиженных, на свою сторону их поворачивать, да не простых людей, а тех, кто у власти стоит, кто полками командует… И у казаков заступу искать, к сабле да фузее привычных. Потому как простые-то людишки за правильного царя восстанут, спору нет, – да как пушка в них картечью пальнет, враз и разбегутся, и один император останется…

Сегодняшняя встреча ложилась в тот, у Осипа Коровкина услышанный рассказ, как ключ в замок.

Чиновник, но, без всяких сомнений, ряженый. И кучер ряженый, причем из солдат, опять же сомнений в том нет. И по возрасту кучер подходит – мог у Ропшинского дворца в карауле стоять девять лет назад. И «чиновник» с виду на пятом десятке, как раз в годах Петра Федоровича. И шрам, застарелый шрам на голове, – не от гвардейского ли палаша, часом?

Титулярного поучил кнутом ряженый чиновник по-царски, о том и спору нет, – сразу видно, власть привык над людьми иметь большую, не ахсесорскую…

Вдобавок впечатление от знакомства с «чиновником» совпадало с собственным понятием названого Ивана о том, чем должен заниматься спасшийся государь, – как сабля совпадает с ножнами.

Казачья жизнь ему ведома, по вопросам видно. И с начальством воинским, с полковниками, знакомство водит. А вот про беды народные не выспрашивает, не интересуется… Оно и правильно, тут ведь главное – на трон вернуться, а уж после народ челобитными да жалобами императорский дворец до балкона завалит.

И возвращение, если хорошенько о том поразмыслить, должно состояться скоро… Лет прошло достаточно, чтобы со всеми верными сговориться, в одну команду их сбить, – дабы по тайному сигналу та команда единым разом выступила. А после того царю-императору надо непременно к Питербурху двигаться, но не ранее…

Здесь женино покушение на власть началось, здесь ему и конец должно положить. И главные из сильных здесь, но разговор с ними можно вести, лишь за спиной полки имеючи, по сигналу готовые выступить.

Ну так они и едут… Прямиком в Питербурх.

Он верил и не верил своим догадкам одновременно… Неужели в том его планида и состоит? Оказаться у руки государевой в самый решительный час, когда монета императора в воздухе зависла, и любое дуновение решку на орла сменить может? Ухватив того орла за лапы, можно в такие высоты взлететь, что малороссийский казак его сиятельство граф Разумовский снизу с завистью поглядывать будет.

Ежели, конечно, в бричке сидит государь…

Ежели…

А ежели нет?

Он раздумывал, что сделает тогда от лютого разочарования с непреднамеренным самозванцем, когда бричка подъезжала к Средней Рогатке, – и до Лиговского канала, служившего границей городу, оставалась половина пути… Он никогда не бывал в северной столице и не знал этих названий, просто увидел впереди заставу – и в тот миг уверился вернее прежнего.

Обычно на таких заставах у шлахбаума дежурит офицер в невеликих чинах: подпрапорщик, много прапорщик, да пара-тройка инвалидов у него в подчинении. Но здесь все же столица, и можно было ждать, что в караульной будке обоснуется усиленный наряд.

Но не настолько же усиленный…

Впереди синели мундиры драгун, те только что прибыли, разворачивались. Не менее полуроты, определил он наметанным взором.

Он немедля вспомнил всадника в фельегерском мундире, обогнавшего их на съезде с Пулковской горы – тот несся галопом, несся так, словно земля горела под копытами, словно в сравнении с важностью и срочностью донесения ничего не стоила сохранность и коня, и собственного седалища.

И все сложилось, одно к одному.

В бричке государь. Опознал его кто-то и донес, или по иной причине, но злочинцы проведали о появлении императора, стерегутся, подняли в ружье солдат…

– Беда, – сказал он негромко, поворотившись к пологу. – Тревогу сыграли, и дорогу драгуны перекрыли, не проехать.

Государь не спал, полог тут же раздернулся.

III Некрасивая