Молитва Каина

Монета в очередной раз упала орлом. На постоялом дворе под Воронежем он случайно встретил сослуживца и своего доброго знакомца, урядника Ивана Белоконя, – расстались они в Лисаветграде и о позднейших художествах однополчанина Иван ничего не ведал. Урядник тоже был в долгом отпуску, бумаги имел в порядке, а возраст и приметы у них оказались схожие. Повторилась история с полушубком. Белоконь не мог не умереть.

Когда Иван умер, он забрал бумаги, а окровавленное тело оттащил подальше от дороги, густо завалил хворостом, надеясь, что дальнейшими похоронами займутся лесные зверьки.

И стал жить как Иван Белоконь. Он считал, что так справедливо. Кто-то из мертвых однополчан забрал его домовину, пусть худую, из гниловатых досок, но его. А он забрал бумаги мертвого однополчанина, все справедливо, каждый берет, что нужнее.

…Чем больше раздумывал названый Иван о сегодняшней встрече на Пулковской станции, тем вернее приходил к мысли, что она не случайна. Случайностей вообще в жизни не бывает, все Господом продумано наперед и подчинено единому плану, лишь мы, грешные, не всегда понять тот замысел в силах. Даже чаше всего не в силах.

Но здесь-то все прозрачно, как вода в кринице. Встретился он с человеком, выдающим себя за ахсесора, неспроста. Разминуться им было куда легче, чем повстречаться, – но повстречались. Двое разных, однако в чем-то схожих путников, прикрытых чужими личинами…

И чтобы понять, что значит и что сулит их встреча, надо разобраться, с кем свела судьба.

Чем больше верст ложилось под колеса брички, тем навязчивее всплывала в голове одна история – за месяцы странствий слышал он ее в разных изводах.

Самым складным показался рассказ, прозвучавший в дому старообрядца Осипа Коровкина, – тот держал нечто вроде станции, только не на столбовой дороге, а на невидимом, всю державу пересекающем тракте, коим движутся странники беспашпортные, властью не жалуемые, и ей, власти, платящие той же монетой. У Коровкина можно было отсидеться и подхарчиться, и дождаться оказии – обоза с надежными людьми, что и вопросов лишних не зададут, и, проезжая заставы, спрячут беглого так, что с собаками не отыщешь.

Люди под кровом Осипа случались разные, и истории из их уст звучали самые удивительные. Прозвучала и эта, из уст беспашпортного странника Митрофана, – не раз уже слышанная, но изобилующая многими новыми подробностями и показавшаяся наиболее правдивой.

Царь-амператор, заточенный неверной супружницей, дескать, не скончался от колики, как то в манифесте писано… Убили ведь государя, убили псы смердючие, злочинные енералы с обер-ахфицерами, – а за что убили, всем ведомо: за указ о вольностях крестьянских, уже подписанный, лишь печати державной дожидавшийся… Указ тот, верным канцеляристом выкраденный, многие видели и в подписи руку государеву признали, и списки с него по всей Расее разошлись, да не о нем речь. (Слушатели согласно кивали: и впрямь, есть такой указ, слыхали.) Так вот, убили государя, да не до смерти. Рубанули палашом гвардейским по голове, упал он, кровью облившись, – посчитали, что помер, оставили, пошли думу думать, как перед народом православным от злодейства своего отвертеться.

А государь-то жив был, поранен сильно. Его солдат верный, в карауле стоявший, на себе вытащил, в надежном месте укрыл, выходил-вылечил. Вернулись злочинцы – ан только кровь на полу. Взъярились они, да поздно уж. Тогда енералы с ахфицерами мужика первого встречного, из деревни соседствующей, схватили и, подушкой удавивши, в царские одежды обрядили. И лежит теперь тот мужик, именем Архип Кутьин, в золотом гробу на самом главном питербурхском кладбище. У него, у Архипа, вдова с тремя детишками осталась, и многие от нее ту историю слышали, и он, Митрофан, слышал.

А царь-амператор таится до поры, спасение свое чудесное народу не открывает. Он с тем солдатом верным по Расее странствует, все неправды начальничьи узнает да записывает… Из дворца-то, вестимо, много ли разглядишь? И когда вернется государь на престол свой законный, коемуждо по делам его и воздастся, никто из злочинцев больших и малых не утаится, не отвертится.

Амператор в странствиях своих оборачивается то ахфицером в малых чинах, то чиновником полету невысокого, а то и вовсе человеком простого звания, купцом али мещанином, казаком али солдатом, – менять личины надобно, супостаты его и губители не забыли, кто в золотом гробу лежит, ищут государя, чтобы сгубить уж окончательно.