Мокрая вода

– Вы что же – прямо с делянки? – спросил Геныч.

– Не-а. Переквалифицировались в юристы.

– А что же – лес нынче не кормит?

– В академии был юридический факультет, специальность давал – юрисконсульт леспромхоза. Нравилось очень, а пришлось вот переквалифицироваться. Там сейчас другие законы, в лесу. Китай – рядом, ближе Москвы.

– Закон – тайга, медведь – хозяин? – спросил Геныч.

Варлам и Мефодий переглянулись, словно спрашивая друг друга – рассказать или не надо? Промолчали.

– Так вы что ж, и на красноярские «столбы» лазили? – полюбопытствовал Михалыч.

– А как же, много раз. Эка невидаль!

– Я бывал в Красноярске, – сказал Василич, – хороший город. В Енисей залез, в июне дело было, – и бегом назад. Ну, думаю, кокушки в реке остались, так ошпарило холодом.

– Как ГЭС построили – больше плюс восьми не бывает, – подтвердил Варлам.

– Мы там недалеко в студенческом стройотряде были, – продолжил Василич. – И местная училка влюбилась в одного нашего. Он, как водится: «Приходи на сеновал», а она отвечает, мол, только после свадьбы! Пошли в сельсовет, расписали их скоренько, свадьбу погуляли три дня. Пожили они до конца сезона. Свернулись мы, уехали.

Писал он ей письма, писал, но, видно, другие тётки ему стали ближе. Попросил друга в общаге – напиши ей письмо, что ваш муж, техник-механик Пупкин, погиб – геройски при испытаниях новых образцов техники. Ну – другу что, не жалко! Накатал и отправил. Проходит время, декан получает письмо от председателя сельсовета – ходатайствуем всем миром, чтобы переименовать улицу Дегтярную и назвать её именем героически погибшего товарища Пупкина. Декан обалдел! Вызывает нашего «героя», и понеслось по кочкам! Из комсомола даже хотели исключить. Потом простили. Выговорешник вкатили.

– Жестоко, – сказал без улыбки Варлам.

– Молодость! – вздохнул Василич.

– А, правда, Кацман, что вы были в молодости членом суда? – Ох уж эта мне молодость: членом туда, членом суда! – пошутил Геныч.

Мужики засмеялись, Мефодий задумчиво посмотрел на Геныча. Возникла пауза, все смотрели на Мефодия.

– Он такой, – сказал Варлам, – три дня может молчать.

– А потом? – поинтересовался Михалыч.

– Потом спросит чё-нибудь, а я уж и забыл, про чё речь шла – за три дня много чё наговоришь, начёкаешь!

– Тяжело ему в Москве-то, в таком тихом городе? – спросил Василич.

– Нормально, – ответил Мефодий и покраснел.

– Только с девчонками проблема. Познакомил с одной молчуньей – не то, говорит, я и сам молчун. С говоруньей – «у меня за вечер уши опухли, трещотка да и только»! – доложил Варлам. – Так, видно, и будет бобылковать.

– Тётки – они ушами любят, – напомнил Геныч.

– Она те скажет, за что любит, сама не ведает! – засмеялся Михалыч.

– Своей любовью любить не заставишь, – сказал Василич.

– Учёные доказали, – сказал Геныч, – любовь как чувство живёт четыре года. Потом превращается в привычку.

– Женатые? – спросил Василич Варлама и Мефодия.

– Нет пока, материальной базы нет, – серьёзно ответил Варлам. – Только жильём обзавелись.

– Уже много, в Москве своя квартира – целое состояние.

– Не своя пока, банка. Ипотека! – ответил Варлам. – Прикупили по уголку в башне – тридцать второй этаж!

– Как птицы на большом дереве, – неожиданно сказал Мефодий, зажмурился. – Кажется – Новосибирск видать в хорошую погоду.

Все посмотрели на него, ожидая продолжения, но он опять замолчал.

– Весь мир в долг живёт, и ничего, – утешил Михалыч.

– А вот у нас на курсе училась одна девица, – стал вспоминать Геныч. – Вся в учёбе, ни танцульки, ни посиделки – ни-ни! Библиотека – занятия – общага! Симпатичная, но её побаивались из-за такого рвения, стеснялись, что ли, хотя и уважали за оценки. Да она и не стерва была-то. И вот однажды на лекции, в большой аудитории, народу – весь курс, человек сто пятьдесят, сидим, скрипим перьями. А доска из двух половинок. На одной преподаватель написал, сдёргивает её вниз и собирается дальше расписывать свою науку. И вот тут наша красавица в полной тишине говорит:

– Иван Александрович, вы уже спустили, а я ещё не кончила! Пауза – секунды три. Потом такой смех – не остановить! Преподавателю смеяться не к месту вроде, занятия. Он отвернулся к доске, мелом упёрся, а самого трясёт всего!

Она покраснела, понимает – что-то не то ляпнула, а что? Слёзы! Парень рядом сидел, Матвей. Взял за руку, вывел из аудитории. О чём они там говорили до конца лекции – никто не знает до сих пор. Через четыре месяца поженились. Распределились в Ростов – на – Дону. Детей двое. Да уж теперь-то и внуки, должно быть, завелись.

– Когда чего-то не хватает, значит, что-то и куда-то улетает, – сказал Василич, открывая термос и наливая в крышку чай, – а потом другое прилетает. Ожидание любви – это как станция, на которую поезд может прийти, а может и не прийти. Нет у него расписания, точного маршрута, и остановится он здесь или мимо пролетит на полной скорости – никому знать, не дано! Сверкнёт мимо – заманчивый, красивый, и опять ты на перроне со своим одиночеством, и два одиночества не встретились, а так и остались каждое само по себе!

– Одинок – звучит, как одноног, – сказал Боб.