Мокрая вода

– Да! А я вот – квартиру снимаю. Недалеко тут. Холостякую. Так что – прости, не могу взять тебя. А мне хочется иногда повыть, но – нельзя, брат!

– Чую. Домашние ароматным ополаскивателем сильно пованивают. От тебя – обычный запах опрятного человека. Я очень не люблю запах несвежего белья. Мятно-арбузно-клубничный аромат жвачки. Особенно в понедельник и в пятницу. «Шанель», «Кашарель», «Хуго Босс». Выдыхающееся пиво, семечки, запах резины и шпал, шаурма, чебуреки. Букет ароматов! Перегар. Нос, рот, потные ладони.

– Может, в цирк попытаться – с такими талантами.

– Конкурс большой, близко не подойти, ну и вид соответствующий. Каштанка – это исключение!

– А так – ты вольняшка? Свобода! Уходи когда хочешь, возвращайся, когда надумаешь… Путешествуй себе.

– Свобода зависит от длины поводка!

– Если он есть.

– Он всегда есть – так воспитали. Оглянись и подумай…. Прощай, брат! – Барри поднялся. – Пора мне.

– Ни пуха!

– К чёрту.

Повилял мохнатым пальцем купированного хвоста и вышел на перрон. Лохматый, спина слегка прогнулась – не молод уже. Когти по плитке цокают – давно не стригли. Шерсть словно пылью припорошена. А голову прямо несёт, с достоинством. Остановился, в глаза посмотрел по-человечьи.

Двери закрылись со вздохом. Поехали!

Боб вышел на «Новокузнецкой», чтобы пересесть на «Рижскую».

Переход. Впереди девица в короткой курточке. Мелькает голая спина, джинсики с блёстками. Радикально-чёрные волосы торчком, пирсинг.

Разговаривает по мобильнику:

– Уписаться! Прикольно вчера было. Пресс-конференция. Кароче – начальник метрополитеновский. Планы, кароче – басни, слушаю, смарю – ну, думаю: «Бля, да метро это реально круто!». Кекс один пытает – чё в Жулебино метро не строят? Тяжко же в Москву добираться! Чума! Не, ну реально. Построить ветку-другую до Питера? До Твери? Я – знаю? Кароче! Город резиновый, чё ли? А метро? Реально в вагон с третьего нырка! Это чё – нормально! Писец ва-аще! А так, ва-аще, с виду нормальный мужик. Голос – шёлковый, журчит, бля! Журналюгам впаривает, а на морде у него: Мне-то какая разница – та ветка загружена, эта перекрыта, пацаны, ваш прондблем, реально, я ж на машине!» Ну, посмеялись, кароче – потом по пиву.

Жёлто-оранжевый, весёлый вестибюль «Рижской». Мемориальная доска с фамилиями погибших в теракте в последний день августа 2004 года.

Морозный зимний денёк.

Боб любил такую Москву. Несуетную, не сводящую с ума.

Движение спокойное, пробок нет. Транспорт не задыхается от обилия пассажиров. Раствор улиц не перенасыщен машинами, непролазной кашей на дорогах, сутолокой, раздражением. Честно заработанный выходной, хочется его продлить. Гуляешь неспешно.

* * *

Незаметно добрался до улицы Гиляровского. На углу – стройка. Фасад сохранили – старинный красный кирпич, остальное новодел – промывной бетон. Спешат, пока цены высокие.

Геныч и Василич уже прибыли.

– Ну, зима! – сказал Геныч, потирая руки, – холодинг и холодрыгинг!

– Нормально! – возразил Василич, – минус шесть, самое то!

Дедок с клетчатой сумой – «мечта покупанта», торговал вениками. Большие, шумливые, на хороший хват – как для себя. Берёзовые – шестьдесят рубей. Дубовые – семьдесят.

– Издалёка? – спросил дедка подошедший Михалыч.

– Подмосковные мы.

– Может, из Брянска, радиоактивные? – пошутил Геныч.

– Ни-ни! – замахал руками дедок. – Ни боже мой!

– Я бы учуял, – сказал Василич. – Я эту заразу, как фокстерьер, за три кэмэ асисяю! Когда заготавливали? – спросил он, поворачивая веник в руке.

– Аккурат на третьей неделе после Троицына дня. Дождей не было, хорошо лист усох, крепко сидит – не обсыплется.

– Правильно! – одобрил Василич. – Ну, дубовый-то чуть позже готовят.

– Истинно! – подхватил дедок.

– А почему дубовый дороже? – спросил Геныч. – Технология-то одинаковая.

– Э, мил-человек! Дуб-то реже встречается. Пойди его найди, да нагни. Это-ть берёзку, как шнурок, скручивай, а дуб упорный!