Мокрая вода

Геныч размял плитку пальцами, откупорил шампанское. Оно сдержанно пух-х-х-хнуло, высунулось пузырчатым шариком за край горлышка и съехало вниз, в темноту толстого зелёного стекла.

– Я бы на этом флажке, – показал Геныч на горлышко, – писал: «При утечке газа – звонить 04»!

Он наливал в стаканчики, пена быстро заполняла их и так же быстро исчезала, снова нахлобучивалась на края стаканчиков, пока они не наполнились до самого верха. Сбоку было видно, как выпрыгивали и разлетались в воздухе мелкие пузырьки.

– За тебя и твоё здоровье! – Василич поднял указательный палец левой руки. – Как сказал великий Михал Василич Ломоносов: «Легче настоящее здравие соблюсти, нежели потерянное возвратить!».

Выпили тёплую сладковатую жидкость. Самые шустрые пузырьки обстреляли кончик носа острыми шпажками. Слегка опьянило от расслабленности ли, от выпивки натощак, – но быстро прошло.

– Спасибо, парни, – сказал Геныч искренне. – И вам, юные кудесницы, южанки-тантричанки!

Шторка колыхнулась. Девицы заметили это, молча поклонились, засеменили гуськом к выходу. К напитку они не притронулись.

– Шторки – неплохая вещь! – подумал Боб. – Дешевле дверей, не хлопают. Можно незаметно уходить, приходить, подсматривать. Менять цвет, фактуру в зависимости от убранства комнаты. К тому же на Востоке с древесиной неважно.

Он был недоволен собой.

* * *

Вышли на улицу. Постояли. Боб и Геныч закурили.

– Какая-то недосказанность сконцентрировалась в атмосфере, – заметил Василич. – Вы не находите, господа?

– Воистину, – ответил Геныч, – какая-то неприкаянность в природе и настроении.

– Идеи летают в воздухе! Как снежинки, как упругие пузырьки шампанского! – продолжил Василич. – Надо лишь протянуть руку, и когда самая шустрая присядет на ладонь, тотчас же аккуратно поставить её на землю! Она встанет на ножки, начнёт ходить, говорить и радовать, и мир станет другим! Он станет лучше. Правда, ненадолго. Но о грустном – не сейчас!

– Последний романтик, – улыбнулся Боб.

– Ну что ж! Слова не мальчика, но мужа! – сказал Геныч. – Едем в Сокольники. Есть партийная явка и ключи от нея! Цивильный двухкомнатняк. Хозяева вернутся не скоро. А мне велено полить цветы, накормить-напоить птицу. – НИРВАННА, – сказал начитанный Василич – надо расшифровывать как «нучно-исследовательская работа в ванной»!

– Ладно! Член корр! – сказал Геныч, – Перед этим благим делом зайдем в «буфет» на районе! Ну, как идея, молочные братья?

Идея понравилась. Разбегаться не хотелось. К тому же была «тяпница», она же «питница», она же «святая Петка» – одна из самых почитаемых святых у славян.

Завтрашнее утро уже не казалось мучительным воскрешением, а представлялось неспешным, с завтраком в весёлой дружеской компании.

Пошли к метро. Линия № 1 – Сокольническая. Станции, одинаково выложенные однаковой плиткой, словно один большой общественный туалет.

– Имени Лазаря Кагановича, – вспомнил Василич. – Сталин «отблагодарил» за снос Храма Христа Спасителя, Сретенского монастыря, Сухаревской башни. Почти сорок тысяч расстрельных списков с его подписью. Тихонько дожил до перестройки, на Фрунзенской набережной…

Боб промолчал. Не к месту было. Они сейчас в другом «слое» памяти.

«Всплыли» на поверхность под ураганный ветер на входе. Он здесь круглый год. Дует из подМосковья, из метро. Напротив – пожарная каланча, справа – огромный небоскрёб: задавил всю округу, как утёс-гигант.

Люди-сэндвичи ходят, постукивают валенками в галошах. В глаза бросаются «афромосквичи»: должно быть, из Университета дружбы народов, подрабатывают.

На белом поле – «НКВД – сверхприбыль в «народном метро»! Пять акций по сто рублей, и вы – участник большого проекта!»

Зашли в магазин. Над кассой яркий транспарантик: «НКВД ждёт вас!».

– Как расшифровать это «НКВД»? – показал рукой Василич.

Кассирша смутилась:

– Началнык дал. Нэ знай ничё.

– Давайте остановимся на «русском фаст-фуде», – предложил Василич: картошечка отварная, огурчики, капустка квашеная, сельдь-филе, хлебушек «Бородинский», сметанка «тридцатиградусная».

– Квасок! – подхватил Геныч. – Однако, господа, я бы предпочёл селёдочке – балтийскую килечку в винном соусе!

– Вопрос решаемый! – согласился Василич.

– Сальце! С витамином «це», чтобы не было морщин на лице! – добавил Боб. – И лучок!

– От оргазма полового – к оргазму пищевому! – сказал Геныч.

* * *

Раздевались в прихожей, пыхтели, толкались в тесноте, в зимней одежде. Вдруг – явственно:

– Кого там чёр-р-т пр-ринёс? – трескучий старческий голос.

Замерли.

– Я вас, блядей, насквоз-з-зь вижу! И за версту чую!

– Привет, Эдичка! – радостно закричал Геныч. – Не пугайтесь, это попугай.

Смешная получилась фраза.

Прошли в комнату. Справа от окна – клетка: среднего роста человек спокойно сможет разместиться. В ней сидел нахохлившись большой белый попугай. Хохолок жёлтый, словно цветочной пыльцой припудренный. То распрямлял, то собирал забавный «ирокез». Перья на щёчках приподнял-опустил.

Увидел компанию, по жёрдочке заходил вперёд-назад. Лапку одну приподнял, будто руку, приветствуя.

– Даёшь краба, мореман!