Мокрая вода

И, словно услышав его мысли, руки заскользили в аромате масла вниз, подчиняясь незнакомому ритуалу. Задвигались, ускоряясь ритмично, вверх-вниз, вверх-вниз, приводя в движение живой поршень, набухавший изнутри взрывом, доводя до исступления, возбуждая и увлекая.

Боб сгрёб Наргиз в охапку, не владея собой, на грани срыва. Уложил её рядом, вдыхая аромат и ощущая влажность тела, стал торопливо искать поцелуя. Она увернулась. Он поцеловал грудь, слегка прижал губами – соски упруго отозвались.

Она ловко выскользнула. С улыбкой, понимая – как опасно сейчас кричать, пугать. Только вкрадчивый шёпот, словно больному в горячке:

– Нет, нет, нельзя! Только тантра! Успокойся, мы лишь на полпути к блаженству.

Её правая рука широкими, размашистыми движениями взлетала над «сокровищем» Боба, скользила. Движения были равномерными, влекли за собой, втягивали, заставляли двигаться вместе, подчиняли единому ритму.

Волны внутри становились всё горячее, появилось лёгкое покалывание.

Неожиданно в музыке проявился ритмический акцент барабанов, стал явственней, совместился с ритмом движения рук.

Вспышка! Судорога, конвульсии. Мощный протуберанец извергнулся из раскалённого, напряжённого тела, делая его лёгким, невесомым.

Прикосновение. Боб открыл глаза. Она стирала ладошками следы извержения и растирала его грудь, руки круговыми движениями, возвращала к реальности.

Опустошённость и расслабленность.

– Мы выползли на сушу из пучины морской, – шепнул он. – Плазма нашей крови на девяносто процентов состоит из морской воды, поэтому кровь солёная.

– Океан страстей, – задумчиво, отрешённо прошептала она. – Лизнула пальчики: – Да, солёная, морская.

Потом улыбнулась своим мыслям, ловко скинула шальвары, скрутила верёвочки шёлковых трусиков, гибкой ящерицей скользнула, прижалась к Бобу.

– Помогите теперь мне.

Боб медленно шевелил мягкий живой бугорок. Словно пальцем цеплял струнуи приминал её сразу же. Ускоряя движение, почувствовал, что бугорок твердеет, набухает.

Она уловила ритм, задышала чаще, поворачивая голову влево, вправо, постанывая Боб наблюдал со стороны, и это было странно, и неожиданно, и ново. Не изведанное раньше ощущение. Она вскрикнула и прикрыла рот ладошкой. Конвульсивно вздрогнула несколько раз.

– А-а-а-а! – запричитала, словно в забытьи, и затихла. Только грудь поднималась, да лёгкая испаринка на лбу и над верхней губой.

Боб прикоснулся губами к её соску.

– Спасибо, Наргиз.

Она вздрогнула, открыла глаза. Улыбнулась немного рассеянно.

– Спасибо. – Ямочки проявились на щеках, превращая её в девчонку, искреннюю и бесхитростную.

– А почему мы говорим всё время шёпотом?

– В тантре рекомендуется молчать.

– Тантра закончилась, – возразил Боб. – Хочешь стишок?

– Хочу!

Ты – океан, в котором
От любопытных глаз
Несметные сокровища сокрыты!
Я створки тронул осторожно,
А там – о, чудо! – клитор!

Она засмеялась:

– Танка одинокого самурая?

– Экспромт чистой воды. Мысль – как взмах ресниц.

Кто-то торопливо прошелестел по ковру коридора, настойчиво постучал костяшками пальцев в тонкую дверь.

– Прощай, радость за деньги! – грустно сказала она. Лицо поскучнело. Быстро встала с ложа, подхватила откуда-то сбоку алый шёлковый халатик, запахнула деловито. Сложила ладошки, поклонилась. Халатик распахнулся. Двойняшки-соски дерзко поманили, взволновали ненарошностью своего появления, вновь пробуждая желание.

Она прикрыла грудь. Кокетливый взгляд – мельком. Два «импульса» в чёрных глазах подмигнули, поманили и спрятались за ресницами.

* * *

Боб лежал, смотрел в складки шёлковой драпировки на потолке. Ему было стыдно.

– Предатель. Корчил из себя романтика, а сам – настоящий циник! Поддался минутной слабости. Но разве я изменил той – неведомой и почти незнакомой? Массаж – механическая радость, принёсшая отдых измученной плоти, но не душевный покой. И теперь одно торжествует, ухмыляется в своём довольстве, другое корчится от пощёчины. Как если бы я был с куклой, хорошо запрограммированной, симпатичной, но куклой, роботом. Да перестань кокетничать! Хорошо – и всё! – оборвал он себя.

В дверь вновь постучали, напомнили: «Время!».

Боб встал под душ.

За ширмой кто-то плескался, сплёвывал, мурлыкал вполголоса. Боб слегка отодвинул край ширмы. Вода шуршала по клеёнке. К нему спиной стоял голый Митяй. Вдоль позвоночника вертикально синела наколка: «Рабочий класс – становой хребет». По краю коротко стриженных волос бежали мелкие буковки: «раб кпсс». Он отковыривал чешуйки побелки с потолка, разжёвывал их, мурлыкая песню.

Боб задвинул ширму. Закрыл воду, растёрся, согреваясь. Чья-то смуглая рука просунула через шторку его одежду, положила её на стиральную машину.

В «предбаннике» за столиком сидели улыбчивый Геныч и хмурый Василич. Чуть в стороне стояли три «наложницы», потупив очи. Бутылка шампанского, разовые стаканчики, как в буфете на вокзале, и плитка шоколада «Алёнка», памятного ещё со школы.