Мокрая вода

Митяй развернул Семёныча, нажал на грудину. Прогнулось на удивление мягко, рёбра спружинили. Руки раскинулись, всколыхнулись, словно обнять собрался Семёныч Митяя, прижать к груди. Внутри у него несколько раз что-то хекнуло. Руки вновь приподнялись слабо – и опали враз.

Митяй приложил ухо к неопрятной байковой рубахе, не веря, испытывая лёгкую жуть от трагической простоты происходящего.

Сбегал в ванную за круглым зеркальцем, перед которым Семёныч брился раз в квартал. Попридержал около рта дрожащей рукой. Но не замутнелось стекло, не подёрнулось тёплой дымкой.

Только равнодушно отобразило маску безжизненного лица, волосы – неопрятной, сивой паклей.

Смирило смерть с жизнью. В рубаху смиренную позже спеленают.

Митяй лихорадочно соображал – что же делать? Он вышел в крохотную прихожую, снял с гвоздика ключи на георгиевской ленточке. Прикрыл дверь и вышел на улицу. Быстро нашёл ларёк возле автобусной остановки. Здесь армянская семья – отец, мать и сын – чинили одежду, обувь, мобильники, точили ножи и прочее.

Изготовил дубликат ключа, вернулся назад.

Телефон стоял на узенькой тумбочке около тахты. Митяй вызвал «скорую», опасливо поглядывая: никак не мог избавиться от ощущения, что за ним молча следят.

Он провёл рукой по лицу Семёныча, прикрыл глаза. Стало чуть-чуть спокойней.

«Скорая» из-за пробки приехала почти через сорок минут. Усталая женщина-врач констатировала внезапную остановку сердца. Вызвала по мобильному водителя, и они вдвоём с Митяем осторожно вынесли вниз по лестнице тяжёлые носилки, поочерёдно то опуская, то приподымая край.

– Вскрытие произведём и установим окончательный диагноз, – сказала врач. – Звоните по этому номеру. Это морг. – Протянула бумажку, – А вы кто ему будете?

– Старый друг. Зашёл в гости. – Митяй развёл руками. – Я сообщу семье.

Машина уехала.

Митяй вернулся в дом. Он был рад, что не пришлось ждать милицию и становиться понятым. Нашёл старую, затрёпанную телефонную книжку – узкую, длинную, в неопрятном мылком дерматине. Раньше такие продавали в киосках «Союзпечати».

На первой же странице обведено несколько раз – «Доченька». Позвонил.

На том конце слушали молча, лишь всплески всхлипов, вздохи. Договорился встретиться и передать ключи. Предложил помощь.

– Спасибо. Вы позвоните. Сообщим день похорон, отпевания. Господи, сколько хлопот! Наследство… Какое у Семёныча наследство? Хотя – квадратные метры. Московские, золотые!

Митяй стал осматривать полки.

Как выглядела схема? Скорей всего, на листе обычного формата. А если нет? Калька – сказал Семёныч. Она же, как банный лист, приклеится к чему-нибудь, и не вытряхнешь, со страницы не сгонишь.

Он тоскливо посмотрел на полки, на книжный развал у ног.

И где в этом скопище искать? Не всё же перетряхивать! Он встал на то место, где был Семёныч, примерился, протянул руку.

На уровне глаз была пятая от низа полка. Он начал поочерёдно доставать книги и листать побуревшие страницы. Пыль поднялась потревоженным облаком. Может быть, Семёныч хитро спрятал в зазор между полками? Он стал всматриваться в узенькую щель, но ничего не увидел. Свет же включать не решился. Вдруг соседи невзначай ляпнут где не надо, отбрёхивайся потом. Надумал вернуться сюда завтра днём, в рабочее время, чтобы меньше привлекать внимание.

Он тихо вышел из квартиры. Аккуратно прикрыл дверь. Прислушался. Поочередно посмотрел в глазки трёх соседских квартир. Тихо. Бубнят неразборчиво, чуть слышно. Мещанское бытие-забытьё: три «т» – тахта, тапочки, телевизор.

Митяй, неслышно ступая, стал спускаться по лестнице.

Необыкновенный концерт

Геныч позвонил вечером пятого января.

– Привет, старичок! У меня день ражжения через два дня, не забыл, надеюсь?

– Обижаешь! Сколько стукнет?

– Круглая дата – сорок четыре года! Тока цифры – квадратные, жизнь за них цепляется, да не всегда, кстати!

– Поздравляю заранее и будь здоров! Чтобы хрен стоял и деньги были! Это – если конспективно.

– Ты раньше времени порох не пали! Хотя в целом – согласен с такой жизнеутверждающей концепцией.

– Кто знает, где мы будем через два дня, – вдруг сказал Боб.

– Поднял настроение – загрустил, нахамил!

– Это я за внешней формой скрываю своё уважительное отношение к твоей персоне.

– Ладно! Попытка засчитывается. Какие планы на вечерок седьмого?

– Работа над собой, в тряпках, но с томиком Пушкина.

– Неплохо! Приглашаю в Театр эстрады. Концерт Виктора Третьякова – автора-исполнителя. Не всё же водку пьянствовать, по хатам сидеть! Слышал о таком?

– Слышал по телику.

– Что скажешь?

– Неплохо! Песня про «тюбик» – вообще шедевр. У меня винил его первый есть – «Колокола».

– В девятнадцать начало. Подтягивайся пораньше – в буфет заглянем, обмоем новорождённого, то есть – меня, отдохнём культурно. Василич тоже подписался. Билеты – за мной!

– Хорошо. Буфет – за мной!

– Только не кока-колу!