Мокрая вода

От «Юшки» – метро «Юго-Западная» – Боб добирался на автобусе до платформы Очаково. Асфальтовая тропинка петляла между заборами ДСК и таможенной зоны. Наказистая растительность, горы мусора. В основном бутылки из-под пива, пакеты от соков, коктейльные жестянки – лёгкие, гремучие, как шары созревшего перекати-поля. Унылый пейзаж. Раз в год, к майским праздникам, таджики собирали всё это в большие пластиковые мешки и вывозили. Продираясь сквозь кусты, красили забор ДСК нежно-салатовой краской. На короткое время одна сторона обретала вполне пристойный вид. Таможня свою сторону «не замечала».

Дальше – влево по рельсам, и принимая вправо – на маневровый путь, через стрелки, по шпалам. Острая крупная щебёнка вылетала из-под подошв, ноги разъезжались, вязли.

Мимо мчались поезда на Украину и обратно, пригородные электрички. Здесь росли густые кусты, деревья, были протоптаны тропинки. В зарослях изредка собирались гастарбайтеры, разводили костёр, выпивали. Звучали хрипловато заунывные восточные мелодии. Сидели на корточках, громко разговаривали, вспыхивая жёлтым золотом зубов. На следющий день в кустах валялись две собачьи головы, белели кости и пировали вороны.

Лето уже началось. Тёплое и дождливое. Зелень буйно разрасталась, закрывала неприглядность маневрового пути, в ней пели невидимые птахи, гнездились вороны и сороки. Казалось, что это не Москва, а какой-нибудь небольшой российский городок, каких и не сосчитать. Сонный, неторопкий, неучтённый в нынешних народнохозяйственных планах и забытый цивилизацией за ненадобностью.

Боб семенил по шпалам, словно по ступенькам длиннющей лестницы. Трава пробивалась из-под рельсов, зелёная, влажная после ночного ливня. Джинсы моментально намокли, потемнели почти до колен, отяжелели, тянули вниз. Словно в воду вошёл, не раздеваясь.

Скорчившись, положив голову на рельс, спал хилый мужичонка. Рядом валялся использованный шприц. Боб попытался его приподнять, перенести на безопасный откос, но тот цепко ухватился за головку рельса. Боб подёргал несколько раз лёгкое тельце. Мужичонка посмотрел бельмасто-белыми глазами без зрачков, словно не из мира сего, промычал:

– Пошли вы все! Я жить не хочу!

Боб оставил его в покое, постоял рядом. Решил, что здесь, на запасном пути, страдальца всё-таки заметят и уберут. На всякий случай прошёл вперёд, выдернул указатель «Граница станции», вернулся, воткнул с силой между шпал, чтобы обратили внимание, когда в эту сторону поедут. Не караулить же горемыку!

Пошёл дальше.

Громыхнул маневровый тепловозик, требовательно высвистал идущим:

– Пошли прочь! Не шатайтесь тут!

Пришлось отступить, сделать несколько шагов в кусты.

Солнце начинало припекать, и запах соляры ощущался сильнее.

Это был самый короткий путь на работу и обратно.

– По второму – на Москву! Грузовой! – сообщил металлический женский голос по громкой связи.

Состав накатил навстречу, по соседнему пути – основному, там, где повыше насыпь, замедлил ход на плавном повороте. Молодой машинист свесился в раскрытое окно. Ветер чубчик треплет.

– Чё тут шлындраешь? – перекричал он грохот состава.

– Вперёд смотри! – крикнул Боб. – Аварию сделаешь!

Застучали вагоны. Состав оказался длинным, Бобу надоел перестук и грохот.

Наконец наступила долгожданная тишина, и опять стало слышно птичье пение.

Сладковатый до тошноты запах солода с заднего двора пивзавода, смешанный с душным, резким запахом креозота. Старые шпалы, а запах сохранился.

– Странно, но запахи железной дороги не волнуют, как прежде! Неужели метро меня отпустило с миром? – подумал Боб.

Кусты и деревца впереди были срублены.

– Когда успели? В пятницу ещё были, – удивился он.

Он обратил внимание на небольшое возвышение, видневшееся из-под вороха наваленных подвявших веток. Контуры выдавали, что здесь некогда был фундамент. Боковая сторона развёрнута к рельсам. Справа, не сразу увидишь – дверной косяк. Скособоченный от веса перекрытия, но сделанный когда-то на совесть. К нему вела едва заметная тропинка, истоптанная лапами бродячих псов.

– Похоже на развалины большой усадьбы, – решил Боб.

Он протиснулся по узенькой тропке. Заглянул в темноту дверного проёма. Запах сырости, тлена. Сперва ничего не увидел после солнца. Развернулся боком, давая путь свету из-за спины. Красный кирпичный свод, по виду ещё крепкий. Местами белёсый налёт.

В углу валялись тряпки, пустые банки из-под тушёнки. Бутылка из-под водки. Он осторожно двинулся вперёд, освещая себе путь зыбким светом зажигалки. Свод сужался. Пришлось пригнуться. Земля задрожала – наверху прогремел поезд.

Ход плавно уводил вниз и вправо.

– Перпендикулярно железной дороге – сориентировался Боб.

Он прошёл метров двадцать. Стало труднее дышать. Свод неожиданно прервался и упёрся в толстую стену песчаника. Два пласта, словно гигантские ладони, сложенные вместе, перекрывали ход. Только узкая щель на уровне глаз.

Он подсветил сбоку, пытаясь разглядеть – что там скрыто во мраке галереи. Блики плясали на тёмно-красных кирпичах. Тоннель плавно уходил вниз.

Погасил зажигалку, приблизился к отверстию, сделал ладони рупором: