Василич проснулся, похлопал рядом руками, понял, что лежит в луже. Туловище на всхолмке, а ниже, от пояса – в воде.
Он стал неуклюже выбираться наружу. Дождь по-прежнему моросил, стекал по палатке в небольшую ямку, в которой та стояла одним боком. Ставили в высокую траву и ямку не заметили.
Василич достал спальник, который был в изголовье и не намок, подкинул дров в затухающий костерок. Пламя повеселело, очаг отблагодарил теплом. Разматывал дымную, серую, невесомую вату. Мелкий дождичек тратил её, спутывал.
Василич снял джинсы, трусы, развесил их на спинках стульчиков. Влез в спальник, застегнул молнию, согрелся. Сидя под навесом, задремал в мягком гнезде полосатой ткани.
Он улыбнулся, провалился в радостное забытье сладкого сна.
– И не страшная она совсем, а красивая! – подумал, пробуждаясь.
Василич окончательно проснулся. Ноги затекли от неудобного сидения на складном стуле. Он потянулся, захрустел суставами, задвигался.
Светлое утро. Тёплая испарина после дождя. Солнце поднималось за лесом.
В тишине тенькала невидимая птица. Ворон сыто прокаркал, другой лениво ответил ему из-за речки. Роса на траве тяжёлая, туманная в нарождающемся утреннем тепле. Деревья живописно располагались по сторонам лужайки, словно кулисы, а сама лужайка – сцена посередине.
Дятел завтракал, долбил глуховато по дереву. Василич посмотрел в ту сторону. Круглая голова мелькала красным беретом, прикладывалась часто к стволу. Потом долетал стук.
– Как сверхзвуковой самолёт, – подумал Василич, – сперва пролетает, а уж потом звук.
В палатках послышалась возня, и на белый свет стали появляться Боб, Геныч, позже всех – хмурый Михалыч.
Над лесом на бреющем пролетел лёгкий самолёт.
– «Яковлев – восемнадцатый». «Парта», – сказал Василич.
Самолётик взмыл, выключил двигатель и стал падать, нагнетая тишину.
– Опа! – закричал Геныч. – Щас ка-а-а-к долбанётся!
– Ничего! – сказал Василич. – Это пилотаж. У земли движок заработает.
И действительно, самолётик взревел мотором, опасно взмыл над самым краем леса, стал карабкаться свечой, опираясь лишь на силу мотора и на поверхность приподнятого крыла.
Молча смотрели, задрав головы, как лихо он выполнял фигуры пилотажа.
– От, Василич, – сказал Михалыч, – А давай-ка мы по полёту самолёта будем загадывать – эту, как ты там называл? Не уложил в памяти с первого раза!
– Ауспиции – гадание по голосу или по полёту, скажем – совы или орла! О, видишь, – Василич показал рукой в небо, – справа заходит, это хорошо!
– А у нас и по голосу, и по полёту – всё хорошо! – сказал Михалыч.
– И в конце – мёртвая петля и финиш! – подытожил Геныч. – Конец загадкам!
Засмеялись и пошли умываться.
Исход