Моя жизнь — что это было?

Я года четыре назад написала ему письмо — писала, как всегда, на его почтовый ящик, который он, может быть, уже и не навещает; написала, что теперь очень легко делается ДНК, не то что в 1968 году, когда он мог клеветать безнаказанно и иностранцу всё сходило с рук; и, хотя он и так прекрасно знает, что Юля его дочь, но пусть сделает свой ДНК и пришлёт его нам; и что надеюсь, что т. к. наш конец не за горами, то свой грех он не унесёт с собой в могилу, а хотя бы поведает своим детям (они у него должны быть) о том, что у них есть сестра. Не знаю, получил ли он это письмо, прочитал ли его, это осталось для меня в неизвестности…

Конец 90-х

Между тем, Фр-ко уже дважды слетал на Кубу в свой отпуск, вёз множество разных лекарств и одежды и игрушек для своих внуков. У него было двое внуков от дочери и двое от младшего сына. Дочь была пламенной революционеркой, как и её мать, но самое главное, ярой противницей меня как «соблазнительницы и угонщицы» её отца. Так она меня воспринимала.

Мне тоже хотелось снова побывать на Кубе, и в 1997 году я купила недорогой билет и полетела туда. Фр-ко написал старшему сыну, чтобы тот уделял мне внимание, а остановилась я, как обычно, у Исабель в Гаване. Я повидалась с некоторыми своими кубинскими друзьями и съездила в Тринидад. Сказать «съездила» это ничего не сказать: для того, чтобы купить билет на автобус по цене для кубинцев, а не для иностранцев, что раза в три дороже, надо было с документом Исабель прийти часов в 6 в одно единственное место, где они продаются, занять там живую очередь и подождать, когда после 8 откроется касса.

В Тринидаде я случайно увидела в магазинной лавке коллегу Пако по его работе в Тринидаде вместе со своей женой (у которой я в бытность в Тринидаде что-то шила). Его радости не было предела: он ничего не знал о Пако с момента отъезда из Тринидада в Москву, т.е. с 89 года. Он написал Фр-ко письмо и они потом ещё какое-то время переписывались. В Тринидаде я пила в баре самое вкусное мохито. Да, тогда уже понемногу стали открываться частные рестораны и бары, но в стране было очень плохо со всем, особенно с транспортом и лекарствами. Когда я самостоятельно поехала на пляж в Гаване, мне пришлось сначала час ждать автобуса, а потом ехать минут сорок абсолютно зажатой и висящей на ступеньке. Люди вокруг были раздражены, а нас, русских, считали предателями. Да, собственно, так оно и было: наше правительство предало Кубу и политически, и экономически.

А с работой было тяжело, как прежде и как обычно. Зимой работала в ресторане в Беникасиме, мыла посуду, контракт на три месяца. А больше мне на такой работе и не надо было. Платят мало, эксплуатируют много. Летом 1997 года я устроилась на работу гидом с русскими туристами на Коста Брава.

Летом 1998 года снова работала гидом, но уже на Коста Дорада, это намного ближе к Кастельону. Устроила на эту работу и Володю, одного знакомого из ла Сеу, которому повезло жениться на каталонке (других возможностей у него легализоваться не было), и мы сняли квартиру на двоих. К Володе (ввиду его специфики) у Фр-ко вроде не должно было бы быть подозрений, хотя кто его знает! Я опять, как в 1992 году, пригласила Лиану, чтоб приехала поработать и подкопить денег. Искали с ней работу три дня, и, когда она, разозлившись (характер!) собралась уезжать, нашли работу ей в одном ресторане, где она проработала успешно (молодец Лиана — ведь было трудно, много часов работы, тяжело физически и ещё без языка!) до конца сентября. Вот так и жили мы втроем в этой квартире. Фр-ко приезжал один раз, конечно, поссорились, да, точно, опять ему что-то не понравилось с Володей; я пару раз ездила в Кастельон, уже на машине.