Душой этого микроклимата был начальник часового цеха Борис Аронович Берг или Берх (не помню). У кого бы какая беда ни случилась, везде был он. Заболела у Маруси язва желудка – он бежит в аптеку. Неприятность с директором – он мирит. Он пользовался беспрекословным авторитетом, и его немного побаивались, особенно начальство. У него в черепе сидел осколок бомбы, и иногда он терял сознание, забивался где-нибудь в угол и спал. Он всем давал понять, что он военнообязанный по особой специальности, «где нужны часовые механизмы». Мне тайком об этом говорили, как о военной тайне. На самом же деле он числился в обозе, как потом мне сказал. У него была молодая красивая жена, двое прекрасных детей: восьми и четырех лет, прекрасная квартира в новом доме, очень хороший заработок. Он покупал сломанные часы, реставрировал их и продавал. Остальные часовщики к нему относились с обожанием. Зарплату он получал сразу за всех. Приносил в цех. Клал ведомость и деньги, и каждый брал, сколько положено. Остатки он брал сам. Не было случая, чтобы кто-нибудь обсчитал. В молодости он где-то воевал, его кумиром был Блюхер. Был ранен, и осколки остались в черепе. Поступил на медицинский факультет в Москве, проучился один или два семестра и почувствовал, что пропадает, так как помощи ни от кого не было, одежды тоже, голод донимал. Началось что-то с легкими. В один прекрасный день он уехал из Москвы и стал настоящим бандитом. Был НЭП, и он считал, что грабить нэпманов не грешно. Собрал шайку. Они останавливали поезда, грабили пассажиров по выбору, вернее, у кого было что грабить. Жил он в хорошей комнате, полной ковров и всяких вещей. Познакомился с молоденькой девушкой из «хорошей» семьи. Он мне рассказывал, как эти родители, увидев молодого человека, хорошо одетого, даже не поинтересовались, откуда у него деньги, если он не работает, и выдали ее за него замуж. Тем временем он почувствовал, что сколько веревочке ни виться, а конец будет. Уехал куда-то, потом еще куда-то, заметая следы (тогда это было нетрудно), и, наконец, обосновался в Уфе. Часовое дело он знал с детства – отец имел часовую мастерскую.
Моральный кодекс у него был собственный. Два примера. Почему-то он мне доверял. Наверное, потому, что я слушала его внимательно и не осуждала (у меня и мысли, и душа были далеко). К нему пришел один из тех бандитов, которые с ним грабили поезда, и говорит: «Мечусь по разным городам, напали на мой след, а я давно уже оставил эти дела. Хочется жить по-человечески». У Берга были знакомые партийцы. Он одного пригласил куда-то, напоил как следует, повел его домой, довел до какой-то скамейки. Они сели, партиец заснул. Берг вытащил у него паспорт и партбилет. На другой день он документы отдал бандиту, оказал «товарищескую услугу». Пострадавший жаловался ему, что потерял документы, но ни тени подозрения не падало на Берга. Однажды я сказала Бергу, что хочу купить наручные часы, только самые дешевые. Мне они нужны были для работы. Он мне принес огромные, наверное, сделанные из мужских карманных, но шли они хорошо, меня вполне устраивали, и я не усмотрела никакой насмешки с его стороны. Он все старался уязвить «московскую дамочку». Потом, когда он понял, что до меня это не доходит, что я ко всему этому отношусь равнодушно, ему стало стыдно. Надо сказать, что он старался показывать, что он мой любовник, видимо, для престижности. Утром рано поймает меня на дороге, и мы вместе приходим на работу. Я не замечала. Однажды он приносит мне золотые часы и просит принять от него подарок. Это было уже слишком. Он стал уверять, что золотой футляр у него валялся много лет, что механизм лонжиновый[108] он вытащил из чудесных часов, которые принесла ему «какая-то намазанная не то спекулянтка, не то жена ответственного», а ей вставил другой механизм. Так что эти часы ему ничего не стоят. Поэтому я могу их спокойно взять. Потом я узнала, что он с этими часами долго возился, и весь цех разделился: одни думали, что я возьму их, другие – что нет. Его престиж упал. Он долго злился.