Моя жизнь

Помню рассказ Лени еще об одном авральном походе. В пургу они шли след в след, лопатами прикрывая лица от ветра. Сосед Лени ослабел и начал падать, совсем не мог идти, и Леня его потащил на себе. Когда он его доволок до места, то и сам был еле живой. Я спросила, кто был этот человек, Леня сказал: «Не видел, лицо было замотано полотенцем от мороза». Насколько Леня стал сильным. Однажды он шел на работу, рядом с ним шла какая-то маленькая женщина тоже на ТФТ, тоже на 11 часов на морозе. Она страшно закашлялась. Леня сказал: «Сейчас я стащу с себя шарф, и вы согреетесь». Она ответила: «Боже сохрани, я все равно скоро умру, мне не выдержать этой жизни, а вы простудитесь». Немедленно последовал окрик конвоира; «Агитатор, выходи!» Леня вышел. Причем он не знал, что он не должен как-нибудь случайно повернуться спиной к конвоиру – получишь немедленно пулю в спину. Конвой в этом случае не отвечал, считалось – попытка к бегству. (Хотя бежать было некуда: кругом на тысячи километров мертвая снежная тундра. И, несмотря на это, были случаи побегов. Отчаянные головорезы брали с собой «корову», то есть наивного человека, поверившего им. По дороге они его убивали и шли с этим мясом. Обычно никуда не доходили.) Конвой скомандовал: «Агитатору стоять, остальным идти на работу». И вот тут случилось чудо. Эти уркаганы, эти люди, лишенные человеческого облика, угрожающе загудели: «Не пойдем без него». Конвоир бегал, грозил, что за «бузу» всех надо стрелять. Строй гудел: «Не пойдем». Конвоир струсил и велел Лене идти в строй. После работы он притащил Леню к дежурному по лагерю, какому-то офицеру-латышу: «Вот, привел агитатора». Леня рассказал все как было. Латыш сказал: «Идите в зону». Опять Лене повезло, что попал к этому латышу. Его во дворе видели товарищи, боялись, что дело кончится плохо.

Однажды Леню вызывают из бригады и ведут на Колларгон – станция на железной дороге Норильск – Дудинка. Там его сажают в барак, где уже находится Климов и еще заключенные из «58‐й статьи». Никто ему не говорит, зачем их привели. Он между тем обнаружил, что во время «шмона» у него конвой украл его французский берет. Он идет к начальнику конвоя: «Украли мой берет». – «Зачем тебе берет?» На лице начальника невыразимое удивление, на Ленином лице – тоже: «Как зачем? Носить на голове». Начальник усмехнулся и велел разыскать берет. Дело это было под ноябрьские праздники. Леня не знал, что эти праздники в лагере отмечаются физическим уничтожением особо опасных «врагов народа», попросту расстрелом людей из «58‐й статьи», указанных соответствующим отделом лагерного управления. Выбор, видимо, был случайным. Леня и Климов попали в число предназначенных жертв. Но, как говорил Леня, ему опять повезло. Дело в том, что начальником лагеря был Завенягин. Это человек очень умный, образованный, сподвижник Кирова, попал в Норильск, спасаясь от «37‐го года». В Норильске он поставил себе задачу спасти интеллигенцию. Он создал свой Норильский проектный отдел с конструкторским бюро, состоящий из заключенных инженеров. В управлении комбината работали заключенные бухгалтеры, экономисты, не говоря уже об уборщицах. В мастерских бытового обслуживания тоже работали заключенные. Этот человек добился отмены предпраздничных жертвоприношений. Люди уже были собраны из разных отделений лагеря. Сколько человек – не знаю. Вся подготовка была проведена. И вот буквально накануне приехал из управления какой-то чин, собрал их всех, посмотрел и сказал: «Ну, идите в свои бригады». Тут только Лене разъяснили товарищи, которые все знали, значение этих слов и то, зачем их всех привели на Колларгон. Даже конвой был доволен: не надо было выполнять столь тяжкий «долг», как расстрел.