Моя жизнь

Комитет штата Арканзас возглавлял Билл Нэш, высокий худощавый мужчина, активный масон и старший партнер компании Rose Law Firm в Литл-Роке, старейшем городе к западу от Миссисипи, основанном в 1820 году. Нэш был благородным, несколько старомодным человеком. Он ежедневно, независимо от погоды, проходил пешком по несколько миль. Членом комитета был еще один партнер Rose Law Firm, Гастон Уильямсон, который также входил в состав регионального комитета от штата Арканзас. Гастон был крупным мужчиной и выдающейся личностью. Он обладал низким сильным голосом и отличался командирскими замашками. Он выступал против действий Фобуса в Центральной средней школе и изо всех сил сопротивлялся реакции. Уильямсон очень помог мне во время процедуры отбора и дал много полезных советов впоследствии, когда я занял пост генерального прокурора штата, а затем и губернатора. Когда Хиллари поступила на работу в Rose в 1977 году, он стал ее другом и советником. Гастон просто обожал Хиллари. Он оказывал мне политическую поддержку и испытывал ко мне симпатию, но, я всегда подозревал, что, по его мнению, был недостаточно хорош для нее.

Я успешно прошел собеседование в Арканзасе и отправился в Новый Орлеан для окончательного испытания. Мы остановились во Французском квартале в гостинице «Ройал Орлеане», где проходили собеседования с финалистами из Арканзаса, Оклахомы, Техаса, Луизианы, Миссисипи и Алабамы. Единственное, что я смог сделать в ночь перед испытаниями, — это перечитать свое эссе, просмотреть Time, Newsweek, U.S. News & World. Report да хорошенько выспаться. Я знал, что мне могут задать самые неожиданные вопросы, и хотел быть в форме. Кроме того, я не хотел, чтобы мне помешали эмоции. Новый Орлеан навевал воспоминания о прежних поездках: вот я, совсем маленький, уезжаю вместе с бабушкой на поезде, а мама стоит на коленях у железнодорожного полотна и плачет; вот мы в первый и последний раз всей семьей проводим отпуск за пределами штата — в Новом Орлеане и на побережье Мексиканского залива, в устье Миссисипи. Кроме того, я постоянно думал о папе и вспоминал его уверенное предсказание, сделанное на смертном одре, — о том, что я одержу победу. Я очень хотел победить, и не в последнюю очередь ради него.

Председателем комитета был Дин Макги из штата Оклахома, глава фирмы Kerr-McGee Oil Company и влиятельная фигура в деловой и политической жизни штата. Из членов комитета наибольшее впечатление на меня произвел Барни Монахан, председатель совета директоров компании Vulcan, сталелитейного предприятия в Бирмингеме, штат Алабама. В своей безупречной тройке он больше походил на профессора университета, чем на бизнесмена.

Труднее всего мне было ответить на вопрос о торговле. Меня спросили, являюсь ли я сторонником свободной торговли, протекционизма или предпочел бы нечто среднее. Когда я заявил, что поддерживаю свободную торговлю, особенно в развитых странах, мне тут же был задан вопрос: «Тогда как вы объясните попытки сенатора Фулбрайта ввести протекционистские меры для арканзасских цыплят?» Это был отличный вопрос, вынуждавший меня за несколько секунд сделать выбор между непоследовательностью в вопросах, касающихся торговли, и нелояльностью по отношению к Фулбрайту. Я сказал, что ничего не знал о проблемах арканзасских птицеводов, но для того, чтобы гордиться принадлежностью к команде сенатора, вовсе не обязательно соглашаться с ним по всем вопросам. Тут вмешался Гастон Уильямсон, который вызволил меня из трудного положения. Он сказал, что проблема не так проста, как кажется: в действительности Фулбрайт пытался открыть иностранные рынки для наших цыплят. Мне и в голову не приходило, что можно провалиться на собеседовании из-за каких-то цыплят. Больше я никогда не допускал ничего подобного. Когда я уже был губернатором и президентом, люди нередко удивлялись тому, как много мне известно о производстве мяса птицы и торговле им внутри страны и за рубежом.

После того как все двенадцать кандидатов прошли собеседование, был сделан небольшой перерыв, а затем всех пригласили в зал. Комитет выбрал одного парня из Нового Орлеана, двух из Миссисипи и меня. После короткого интервью с представителями прессы я позвонил маме, которая не отходила от телефона, и спросил, пойдет ли мне, на ее взгляд, костюм из английского твида. Господи, как я радовался за маму, которая дожила до этого дня, а также тому, что сбылось предсмертное предсказание папы, и перспективам, которые открывались для меня в следующие два года. На какое-то время весь мир словно замер. Не было ни Вьетнама, ни расовых беспорядков, ни печальных событий дома, ни тревоги за себя и свое будущее. У меня оставалось еще несколько часов, чтобы погулять по Новому Орлеану, и я наслаждался этим городом, прозванным «Большой кайф», как его истинный сын.