Моя жизнь

С течением времени комитеты по отбору кандидатов стали смотреть сквозь пальцы на отсутствие спортивных достижений у претендентов, обладающих выдающимися способностями в какой-либо другой области. Через несколько лет в условия отбора были внесены изменения, позволившие участвовать в конкурсе и девушкам. Студент мог подать заявление как в том штате, где он жил, так и в том, где учился в колледже. В декабре каждый штат выдвигал двух кандидатов, которые затем проходили отбор в одной из восьми региональных комиссий, где определялись стипендиаты на следующий академический год. Кандидат должен был представить от пяти до восьми рекомендательных писем, написать эссе на тему о том, почему он хочет учиться в Оксфорде, и пройти собеседование на уровне штата и региона. Все члены комиссий, проводящих собеседования, за исключением председателей, были бывшими стипендиатами. Я попросил отца Себеса, доктора Джайлза, доктора Дейвидза и профессора английского языка Мэри Бонд написать мне рекомендательные письма. С такой же просьбой я обратился к доктору Беннету и Фрэнку Хоулту из Арканзаса, а также к Сету Тиллману, спичрайтеру сенатора Фулбрайта, который преподавал в Школе международных исследований при Университете Джонса Хопкинса и был моим другом и наставником. По совету Ли Уильямса я обратился с этой просьбой и к самому сенатору Фулбрайту. Мне не хотелось беспокоить сенатора, поскольку у него и так хватало забот в связи с войной, однако Ли заявил, что тот будет рад сделать это, и сенатор действительно написал великолепную рекомендацию.

Комитет Родса требовал отмечать в рекомендациях не только достоинства, но и недостатки. Преподаватели Джорджтауна указали, довольно снисходительно, что я не. очень хороший спортсмен. Сет написал, что я, несомненно, заслуживаю стипендию, однако «Клинтона не слишком привлекает рутинная работа в комитете; эта работа не соответствует его интеллектуальным способностям, а потому он часто думает о другом». Это было для меня новостью: я считал, что добросовестно выполняю свои обязанности в комитете, однако на деле, оказывается, думал о другом. Возможно, именно из-за этого мне никак не удавалось сосредоточиться на эссе. В конце концов я оставил попытки написать его дома и поселился в гостинице на Капитолийском холме, примерно в квартале от нового здания Сената, в надежде поработать в полной тишине. Изложить мою короткую биографию и объяснить, почему именно меня следует послать в Оксфорд, оказалось сложнее, чем я предполагал.

Начиналось мое эссе с заявления о том, что я приехал в Вашингтон с целью «подготовиться к жизни настоящего политика»; потом я просил комитет послать меня в Оксфорд для «углубленного изучения дисциплин, которые я только начал осваивать» в надежде на то, что мне удастся «развить интеллект, способный выдержать нагрузки, сопутствующие жизни политика». В тот момент мне казалось, что эссе было довольно неплохим. Теперь же я вижу, что оно получилось вымученным, со множеством преувеличений и напоминало попытку найти тот тон, который, как мне казалось, должен был использовать хорошо образованный стипендиат Родса. Возможно, в нем отразились серьезность, свойственная юности, и атмосфера тех времен, когда слишком многим вещам придавалось преувеличенное значение.

Подача заявления в Арканзасе давала мне большое преимущество. Размер нашего штата и относительно небольшая численность студентов в нем сокращали количество конкурентов. Наверное, я не добрался бы до регионального уровня, если бы жил в Нью-Йорке, Калифорнии или каком-то другом крупном штате, где пришлось бы состязаться со студентами из колледжей и университетов «Лиги плюща» с хорошо отлаженной системой отбора и подготовки лучших из лучших. Из тридцати двух стипендиатов, отобранных в 1968 году, на Йель и Гарвард пришлось по шесть, на Дартмут — три, на Принстон и Военно-морскую академию — по два. В наше время на сотни разбросанных по стране небольших колледжей приходится гораздо больше победителей, однако элитные учебные заведения и военные академии по-прежнему демонстрируют очень неплохие показатели.